***
Чжи Маолун слышал утопленницу не хуже матроса, но вида не подавал. За сотни лет он выловил немало особ и научился сохранять беспристрастие. Похрустывая мятными леденцами, насвистывая бодрый мотивчик, он спокойно вёл судно в Атру. И всё б шло хорошо, если бы дыхание Зверя не подпортило планы. Теперь необходимо было швартовиться в ближайшем портовом городке. Благо такая возможность подвернулась быстро: вдали показалась береговая линия.
С прищуренным глазом можно было разглядеть старые деревянные врата и людей в тёмно-синих одеждах. Их причёски не выделялись изысканностью иль красотой – волосы были заплетены в косы или свободным каскадом трепались по ветру. Подобно муравьям, рыбаки копошились у самого берега. Они собирали улиток и гальку, голыми руками вынимали из-под острых камней бычков. С другой стороны слышались голоса местных крестьян – зычные и не очень, суровые и мягкие, звонкие и тихие…
Воздух насытился запахом потрошёной рыбы и водорослей, выброшенных на берег.
– Сойдём? – поинтересовался старик.
– Да, – тихо ответил ему капитан.
Корабль бесшумно резал водную гладь, приближаясь к пристани. Старый матрос сразу приметил наёмный экипаж.
– Похоже, оживлённое место, – почёсывая небритый подбородок, подметил он.
– Есть такое, – согласился Чжи Маолун и тут же отдал приказ, – Готовьте швартовые концы.
Господин Чжи не первые десять лет бороздил просторы, подбирая целостные души утопленников, потому в совершенстве обучился морскому делу. Завидев пристань, он сразу рассчитал направление и скорость течения, наличие и расположение судов – их было два. Ещё он прикинул осадку и деферент самого Цинъяна, а в довершение прибавил время суток.
– Никаких буксиров, – сделал вывод он.
Выйдя из Манора в полноводную Пенру, капитан не встретил мощных порывов ветра и сильного течения. Не было здесь и отмелей. Зато места для манёвра оказалось достаточно.
И старый матрос, поняв, что швартоваться будут своими силами, прикрыл лысину засаленным зелёным платком.
На самом деле Чжи Маолуну нравилась компания просоленного морскими водами, продымлённого старика. Его острый взгляд не настораживал капитана. Он по-настоящему тянулся к нему, словно в этом сухопаром, чуть сгорбленном человеке было нечто родное – родительское. И матрос, будто бы чувствуя одиночество капитана, становился собеседником: