Будь со мной в этом.
Преданный тебе
Софроник.
Письмо четвертое
Приветствую тебя, Марит!
Давай, как и обещал, позабавлю тебя историей о моем перевоплощении в женщину. Сколько таких историй написано – вот и мне повезло!
Начали с того, что Аги, сев напротив меня, внимательно изучила мое лицо и руки, попросила меня развязать узел на волосах и снова, облокотившись напротив, задумалась.
– Кожа у вас чудесная, брат Софроник, – с улыбкой сообщила она. – И глаза синие.
Берт, сидевший в углу с трубкой, предупреждающе кашлянул.
– Руки вполне хороши, – как ни в чем не бывало, продолжила Аги. – Не слишком большие и не грубые. И ростом вы удались – сойдете за высокую девицу.
Как ты знаешь, Марит, рост меня мало радует. Отрадно, что на этот раз он оказался в списке моих достоинств.
Аги взяла мое лицо и повернула к свету – должно быть, чтобы разглядеть бороду и усы… увы, я сам едва могу их увидеть даже при самом лучшем освещении!
В этот миг Пири, подкравшись сбоку, внезапно ткнула меня костистым пальцем прямо в живот. От неожиданности я охнул, а старуха фыркнула.
– Мягкий, – констатировала она. – Стало быть, ничего наш брат Софроник не скрывает, за душой не держит.
– У меня добрые намерения, – заверил я ее.
Старая ведьма только хмыкнула.
Необычный способ познания чужих помыслов – ты не находишь?
Аги сняла с пояса гребешок и мягкими движениями стала расчесывать мои волосы, вытягивая их так и эдак. Что сказать… странное это было чувство. С самого младенчества женщина не причесывала меня. Я сильно смутился и молчал, а Аги задумчиво продолжала свою работу, касаясь то висков, то затылка. Мягкие уверенные руки завладели моей головой, и от их прикосновений у меня по спине забегали мурашки. На минуточку я прикрыл глаза – а когда открыл их, наткнулся на пронзительный взгляд Пири – она сидела на табурете напротив меня и наблюдала, наклонив голову набок. Однажды я близко видел ворону, сидевшую на заборе – клянусь тебе, у нее были точь-в-точь такие же темно-голубые круглые гляделки.
Обдумав все, что ей было нужно, Аги опустила руку в карман и достала небольшие ножницы. Все с тем же задумчивым видом, тихо мурлыкая себе под нос, она щелкала ими у моей шеи и за спиной, подравнивая пряди. Никто не прерывал ее священнодействия. Наконец, смахнув обрезки волос, она вновь причесала меня и, вытащив из собственной прически тонкую заколку, осторожно прицепила ее у моего уха. Закончив работу, она приблизила свое лицо к моему, чтобы оценить, что вышло. Глаза у нее были серые в золотую крапинку, серьезные и добрые.