Бравый усач исчез с зеркального стекла. Джилинер обернулся к
Глиняному Человеку – и довольно приподнял бровь. Перед чародеем
стоял высокий статный вояка с длинными пшеничными усами и шрамом
над переносицей. Плечи развернуты, голова гордо поднята... вот
только глаза подвели – остались тусклыми, невыразительными.
– Неплохо, – оценил хозяин. – Похож. Одежду сменить не
забудь... Если не справишься с Хранителем – не задерживайся, уходи
в Силуран. Ралиджем займется Четвертый. С каждым разом вы у меня
получаетесь все удачнее. Второй смышленее тебя, а Третья хитрее вас
обоих... хотя, конечно, тоже дура. Надеюсь, от Четвертого будет
больше проку.
* * *
Дрова для погребального костра были накрыты черной пеленой,
расшитой золотыми еловыми веточками. Настоящие еловые лапы были в
изобилии разбросаны поверх пелены. Костер ждал огня давно, хвоя
успела осыпаться с ветвей. Предгрозовой душный воздух был полон ее
сухим горьковатым запахом, в котором ощущалась томительная
сладковатая примесь: еловые поленья были политы «небесным огнем» –
неслыханная роскошь! Тяжелый дурманящий аромат держался на поляне,
словно лес не хотел пропустить его в свои чернеющие недра, в
сплетение стволов и ветвей.
Джилинер придирчиво оглядел аккуратные ряды поленьев, расправил
сбившийся край пелены.
На сумрачную поляну вышли двое рабов. Они старались ступать
бесшумно, но это трудно делать, когда тащишь тяжелую ношу. Малейший
хруст сухой ветки под ногой заставлял рабов содрогаться. Поспешно
возложили они на подготовленный костер большой темный тюк и
двинулись было прочь, но один замешкался.
– Что еще? – обернулся хозяин. Голос был негромок, но бил
хлестче плети.
Невольник покрылся холодным потом. Его раздирали надвое желание
оказаться подальше от господина и боязнь плохо выполнить
приказ.
– Он... он, кажется, не выпил вино... – мотнул раб головой
в сторону темного тюка.
– «Кажется» или «не выпил»?
– Я... мы... он начал пить... потом выронил... кувшин
выронил... а я...
Раб тихо застонал, теряя разум от черного ужаса. Чародей
вгляделся в лежащего на пелене человека.
– Спит... Убирайся!
За спиной затрещали сучья: слуга с огромным облегчением ринулся
с поляны. А Джилинер все вглядывался в лицо распростертого на
смертном ложе человека: решительная, упрямая челюсть в темных
завитках бороды; узкий выпуклый лоб, скрытый в спутанных курчавых
волосах; острые, почти волчьи клыки за полуоткрытыми губами...