– Знаем, – нетерпеливо перебил Нуртор. – При чем тут
Гайгир? Ему-то зачем этот ржавый топор понадобился?
– А это, государь, зависит от исхода переговоров, – тонко
улыбнулся Файрифер. – Если королю угодно будет заключить мир с
соседями, в народе будут говорить: Гайгир забрал секиру в знак
того, что стране больше не понадобится оружие. Если же переговоры
окончатся неудачей, люди скажут: тень предка встречает опасность во
всеоружии – и призывает вооружиться весь Силуран. – Файрифер твердо
взглянул в глаза королю. – Такие и только такие слухи должны ходить
по стране, мой повелитель!
Нуртор басовито расхохотался:
– Ай да советник! Угодил! Порадовал! Были б мы за трапезой
– испить бы тебе из королевского кубка! Хотя... погоди-ка...
Нуртор огляделся. На резном столике у изголовья кровати стоял
высокий серебряный кубок. Вино с пряностями, любимый напиток на
ночь...
– Подойди! – весело приказал король, взяв кубок со
стола.
Файрифер шел как по радуге, не чувствуя под собой ног.
Опустившись на колени, он запрокинул счастливое лицо, и король
своей рукой поднес к его губам край кубка.
Придворные с нескрываемой завистью глядели на торжество
советника. Но зависть сменилась на их лицах куда более сложными
чувствами, когда стоящий на коленях крючконосый старикашка резко
побледнел, вскинул руки к горлу, нелепо завалился на бок и грудой
тряпья застыл на ковре. Кубок выпал из дрогнувшей руки короля,
покатился, пятная ковер темно-красной ароматной жидкостью. Оба
принца шагнули вперед. Тореол растерянно поднял подкатившийся к его
сапогам кубок, поставил на столик. Нуренаджи склонился над
неподвижным советником, тронул жилку на шее.
– Мертв!
* * *
Легко догадаться, что в эту ночь королю было не до сна.
Тихий, незаметный человечек, до сих пор таившийся за спинами
придворных, теперь развил бурную деятельность, как матерый котяра –
в амбаре, полном мышей.
Прежде всего были опрошены слуги, стелившие государю постель.
Выяснилось, что кубок с вином, как всегда, поставила на столик
старая рабыня. «Как всегда» означало «последние лет шестьдесят».
Эту высокую, горделиво-статную женщину все называли просто Старухой
(хотя, по слухам, прадед и дед Нуртора находили для нее слова
поласковее). Она была старейшей из дворцовой прислуги, относилась к
своим обязанностям с благоговейной серьезностью, истово, до мелочей
соблюдала древние традиции, о которых никто, кроме нее самой, уже и
помнить не желал.