Жизнь поселилась в их квартире, кажется, по-настоящему.
Однажды как-то обыденно, будто не было восьми лет отчуждения, Клавдия согласилась принять супружескую ласку.
Спустя положенное время она родила Зою.
Зоя тоже осталась жить.
Городские прозорливые, по поводу улизнувшей от смерти второй дочери Коровиных, говорили так: «О, поверьте, на этот раз Клавдия не стала скрывать от Павла тайну крещения Зины, она просто подняла перед ним вопрос о необходимости крещения вслед за Зиной и Зои».
И, утверждали, дело было примерно так: «Павел взглянул на дочь, он хотел сказать жене обычное – про партию, про всё это, государственное, ледяное. Клавдия ощущала государство именно ледяным. Но он не стал говорить ничего такого, это было невозможно, когда рядом живая, симпатичная дочка с косичками, с папиными глазами, с папиным носиком, она, его девочка, сумевшая обхитрить смерть. Он никогда в их семье не поднимал разговоров о религии. И не говорил Клавдии о том, что продолжает, как и в детстве, верить (или не верить) в глубине души в Бога. В отрочестве он полагал, что станет монахом, но это потом, когда придёт время. К шестнадцати годам он уже носил под одеждой для укрощения плоти тщательно скрываемые от всех вериги, делал по ночам до тысячи земных поклонов, и готовился уйти в монастырь».
А далее народная летопись о жизни Павла гласит вот что: «В восемнадцать лет он вместе с двоюродными братьями оказался в Петербурге на заработках, познакомился с революционерами, с бывшими ссыльными, и забыл не только про вериги, но и про Бога. Увлечение революцией стало его образом жизни».
Дальнейшая хроника событий отобразилась в народной памяти так:
«В ту пору юности все происшествия, что происходили в его жизни, ему представлялись счастливыми, знаковыми, в числе их было знакомство с Клавдией. Юная воспитательница чужих детей в купеческом доме, куда Павла пригласили для шитья одежды, приглянулась ему.
У них получился хороший, спокойный союз. Они не имели привычку спорить друг с другом. Скорее, их сближала общая устремлённость к миру. И сохранять мир в семье у обоих в любых обстоятельствах получалось без натяжки. Им не требовалось, как это бывает в семьях, бороться с внутренним раздражением друг на друга. Оба умели уступать и не желали жить в распрях.
А потому и споров особых не возникло вокруг поднятой Клавдией проблемы «крестить или не крестить», по внутрисемейной традиции дело уладили миром: Павел уступил решению жены.