Я, наблюдающий за этим через туман ночью, оглянулся на заросли, в которых находился я, прячущийся днём. Чёрт побери, до чего неуютно думать, что я сейчас нахожусь вон там, за искривлённым стволом! Лежу, не дыша, и наблюдаю, как Тэдди разнюхивает мой след…
– Этот опаснее других, – сказал Ахав. – Кажется, у него к тебе какие-то счёты. Стоило пристрелить его днём.
В тишине Лощины голос его прозвучал неприятно громко.
– Тише! – прошипел я.
Хромой слуга ведьмы отмахнулся.
– Он тебя не услышит и не увидит! Ты же днём, прячась вон там, не видел и не слышал самого себя!
– Слушай, так не стоит ли пристрелить его сейчас, раз уж я невидим и неслышим?
Ахав вздрогнул.
– Не смей даже думать об этом! Нельзя менять прошлое.
– Почему?
Его буквально затрясло от ярости.
– Потому что я так сказал! Не смей – и точка!
Я примирительно кивнул, но, как только мой неприятный спутник расслабился, шагнул вперёд.
Ахав не ошибся. Тэдди и ухом не повёл, когда мои сапоги зашуршали по траве. Зато его лошадь захрапела и отшатнулась от меня. Родич Гэллоуэев поспешно осмотрелся, но так и не понял, что встревожило животное. Я шёл прямо на него, однако его взгляд скользил мимо меня.
Я был невидим! Усмехнувшись, я подошёл к лошади. Рука сама потянулась к шее скакуна, чтобы погладить и успокоить.
– Что ты делаешь? – раздался за спиной голос Ахава.
Он был в гневе, но говорил шёпотом.
– Что не так? – спросил я. – Нас же не видно.
– Немедленно вернись. Не знаю, почему, но лошадь тебя чует. А этого не было днём. Тебя здесь нет… то есть, не было здесь в это время, ты был там! – Ахав ткнул пальцем в моё дневное укрытие, тяжко вздохнул и велел: – Просто отойди, приятель.
На свете было не так много людей, которых я слушался безоговорочно.
Я даже не могу отнести к ним отца. Он всегда был слишком занят бесконечными трудами в поле и на заброшенном руднике, откуда ночь за ночью приносил крупицы золота. Мы не много общались.
А в те редкие минуты, когда он говорил со мной, не касаясь повседневных дел, речь заходила о слишком уж необычных вещах. С чем можно спорить, согласиться или не согласиться, если отец спрашивает, о чём я мечтаю, или рассказывает о своих мечтах?
Попросту говоря, моё сыновнее послушание ни разу не подверглось настоящему испытанию.
Старый охотник Зеф Коул, впоследствии заменивший мне потерянного отца, заслуживал послушания потому, что подробно объяснял каждое своё требование.