Вот поэтому и груша получилась. Вижу свисающее вбок маленькое,
явно женское ухо с сережкой. Если бы этот упокоенный кадавр
улыбнулся, то так широко, что мочки ушей в рот попали с серьгами
вместе…
– Готово! Замотал голову!
– Принимай веревку! За щиколотку возьми!
Легко сказать, щиколотку-то сразу и не найдешь. Стопа изменилась
сильно и стала похожа на собачью.
– Погодите, я сам узел завяжу.
Николаич возмущенно пыхтит, распуская мой дурацкий бантик и
завязывая узел какого-то хитрого типа, что в грубых перчатках из
черной резины делать непросто.
Конец веревки там снаружи уже привязали к УАЗу.
– Володя! Давай помалу! Доктор, сдвиньте в сторону сиденье
стрелка, – тыкает пальцем «старшой» в приделанное к штанге из
башенки простенькое металлическое креслице.
Складчатая рыхлая туша, похожая чем-то на моржовую, но
раскрашенная в мерзкие цвета разложения, с черноватым сетчатым
венозным рисунком, медленно скользит к выходу, сгребая собой с пола
кровяное желе.
– Я, конечно, извиняюсь – но оно стоит того? –
спрашиваю Николаича. – Вонища же здесь будет невиданная? Как
бы мы машину ни мыли, все равно запах будет. А летом – ЕБЖ, как
говорит наш сапер – тем более.
– Потерпим. Летом вонять будет везде. А новенький БТР с
бортовым оружием и полным боекомплектом сейчас бесценен. Он нам не
на танцульки ездить нужен.
– Ясно. Просто у меня приятель купил, было дело, по дешевке
джип, в котором четыре рыбака угорели – ну и просидели внутри с
декабря по май. Так даже полная смена всего не железного ничего не
дала. Стальной остов – и тот шмонил нестерпимо. И мытье ничего не
дало.
– Я в курсе. Но повторюсь – потерпим. Зато эту броню
винтовочная пуля не берет. И пройдет агрегат везде… И проплывет.
Что еще лучше. Семен Семеныч, лопату давайте!
Морф таки застревает боками в проеме. Действуя лопатой, как
рычагом, Семен Семеныч вместе с Вовкой потихоньку-полегоньку, но
выдергивают труп из БТР. После этого УАЗ оттаскивает тело в сторону
метров на тридцать. Мне приходится идти к нему, пока Саша снимает,
что это мы такое упокоили. Остается отснять челюсти. Рву мешки на
голове кадавра, прутиком приподнимаю то, что было губами.
Все, вроде бы дело закончено. Можно ехать.
– А ты заметил, что на этой «зувемби» были стринги? –
спрашивает меня Саша.
А ведь так и есть! Грязный шнурок и треугольнички пропитанной
кровью ткани – точно стринги. Больше на теле нет никакой
одежды.