Хохлома, березы и абсурд - страница 3

Шрифт
Интервал


запах паленой ботвы.


В теле моем до преобразований,

до неудач и потерь,

помню, гостила какая-то Аня.

Где она бродит теперь?



***

Саму себя водой заволокла

и стала интересной человеку –

я эту реку вижу из окна,

когда хочу увидеть эту реку.


Задавлена тисками берегов,

она идет подвижными шелками,

я брошу камень – от его кругов

задвигают налимы плавниками.


И рой поденок тучею седой,

как мы, примерно на одно мгновенье,

поднимется над белою водой

и перейдет в другое измеренье.


И может быть когда-нибудь потом,

не эта, а какая-то другая

завечереет речка под мостом,

и загрохочут рельсы, убегая.



***

Посмотреть на клен с балкона,

черепахе бросить корма

я спешу, минута – это

исчезающая форма.


Так вот встанешь в тихом доме,

светом утренним залитом,

и поймешь, что все минуло,

что исчерпаны лимиты.


Пели иволги, а после

улетела в небо стая,

жил старик, но летом умер,

снег лежал, потом растаял.


Даже облако из пыли

постепенно стало солнцем –

все когда-нибудь исчезнет,

все когда-нибудь вернется.


И панельные районы

в белой дымке растворятся,

потому что время это

обнуление пространства.



***

Не слышится «Владимирский централ»,

проспекты от ветров перекосило –

прохожие отправились в астрал,

пока нас в поликлинику носило.


Но где мы были? В выжженной траве.

Куда мы шли? История не знала.

Мы обитали в глупой голове,

теперь живем в мозгу у маргинала.


Мы выполняем заповедь Кремля,

сидим в домах и смотрим в мониторы –

когда исчезнут небо и земля,

останутся лишь древние соборы.


Идет навстречу дева из стекла,

по тротуару звякая стопами,

подумаешь – вот смерть моя пришла –

а это просто маска с черепами.



***

Как много делалось со мной –

когда-то, помнится, некстати,

я умирала под луной

на незаправленной кровати,


я воскресала, а потом

я снова уходила в место,

где волк с лазоревым котом

играли музыку оркестра;


моя недолгая душа

весной сворачивалась в завязь,

я умирала не спеша,

на цвет жасмина распадаясь;


я воскресала – белый дом

являл мне черные рояли,

где розу, ставшую гнездом,

дожди и ветры разоряли,


я горло песнями драла,

коту и волку подпевая,

и вот однажды умерла,

не понимая, что живая.



***

За огородом чисто поле

покрыла серая зола,

звезда, знакомая до боли,

над хатой дедовой взошла.


А утром маленькое солнце

прогреет шторы на окне,

и с ветром в комнату ворвется

дух запеканки на пшене.


Я босиком взлетаю в воздух,

бегу нечесаной во двор,