Полтора десятка лет и ещё один год – не малый срок, не удивительно, что всё вокруг изменилось, обветшало. Майя почувствовала удар в печень, инстинктивно вскинула руки и погладила большой круглый живот. Ощутив шевеление малыша, она перестала хмуриться, морщины разгладились, внутренняя раздражительность ушла, забирая с помятого и уставшего в дороге лица года четыре.
– Ш-ш-ш, мой сладкий. Всё хорошо, мама не нервничает, мама просто давно сюда не приезжала. Сейчас сообразим куда идти.
Думать долго не пришлось, ноги сами выбрали направление и нашли тропинку, по которой бегали большую часть детства. Обогнув рухнувший сарай и старый колодец, Майя прошла до конца улицы, свернула направо и через два дома узнала двор. Слегка поредевший забор, крепкий бревенчатый сруб, пока ещё голые кусты бузины и сирени возле калитки.
Бабушка никогда не запиралась на засов и со временем привычку не изменила. Гостья поднялась на крыльцо, толкнула входную дверь, вытерла ноги о половицу, шагнула внутрь.
– Ба, привет! Не спишь? Я с пересадками всю ночь добиралась, – Майя не боялась разбудить хозяйку, знала, что Архиповна всегда до рассвета просыпалась. – Устала. Ба, ты дома?
Девушка переместилась из сеней в избу, натопленное помещение тут же окутало её неестественной духотой и странной смесью не самых приятных запахов. Пристроив чемодан у выхода, внучка продолжила обход. Кухня, печь, за ней комната бабушки. Майя отодвинула висячие и частично ободранные шторы из желудей, высушенных и нанизанных на толстые нити.
Через стёкла, прикрытые занавесками, пробивался утренний свет. Старуха лежала одетая на своём ложе. Ладони сложены на груди, матовая кожа рук, казалась восковой, поглощала свет и выглядела серо-зелёной, бледной, лицо прятали тени. Позади кровати, в изголовье, на трельяже стоял наполненный до каёмки гранёный стакан, прикрытый горбушкой чёрного хлеба. Между ним и зеркалом уже на две трети прогорела большая церковная свеча, воткнутая в стопку с рисом.
Майю парализовало, в ушах зазвенело, жар и духота окутали тело и схватили за горло, воздуха стало не хватать. Взгляд зацепился за кофту, точнее за отколотую пуговицу на груди бабушки. Ладони неосознанно прикрыли живот, голова закружилась, пространство дома сузилось до игольного ушка, в котором чётко просматривалась только эта пуговица и чадящее, оглушительно громко потрескивающее пламя свечи. Комната поплыла перед глазами, намереваясь провалиться во тьму.