– Орёл?
Я обнажил правой рукой поверхность монеты, на которой легко угадывалась фигурка дракона – орёл. Потешив свое самолюбие, я поймал себя на том, что в этих монетах все же было что-то большее, чем просто историографическая ценность.
Я вернул монету на место к остальным и покинул помещение.
Тремя месяцами ранее….
Место, в которое я тайком пробирался каждый рабочий день, был старый актовый зал, заполненный двумя или тремя сотнями кресел едкого красного цвета, оставшихся в память о советской эпохе. Пыльные и местами оборванные плакаты и лозунги так и висели здесь, словно их время никуда не ушло, а просто остановилось на мгновение. Но главным атрибутом этого места был рояль, безукоризненно черного цвета, занимавший едва ли не лучшее место на сцене. Некоторые ноты уже не звучали, заменяя ожидаемые звуки легким постукиванием молоточков, но я все равно играл и в этот момент зал оживал. Казалось, что он снова наполнялся зрителями, учтиво и внимательно ловящих каждую извлеченную ноту. Пока мои пальцы послушно срывали с клавиатуры такт за тактом, я искал в зале знакомые черты лица. Я чувствовал, что она тоже здесь.
Мелодия звучала, а вместе с ней серые оттенки стен наливались живым и ярким светом. Стрелки больших настенных часов стремительно быстро вращались в обратную сторону, а пыльные шторы вновь приобретали праздничный вид. Люди в зале становились все более оживленные, временами осторожно переговариваясь друг с другом, чтобы не быть замеченными кем-то по соседству. А я все продолжал искать ее в уже достаточно шумном зале. Темп нарастал, глаза судорожно носились между рядами, музыка играла все громче. В мгновение музыка стихла – нашел. Боясь отвести взгляд и потерять ее из вида, я хотел было продолжить играть, но едва стих последний звук, как зал тут же опустел, стал как прежде блеклым, а ее образ растворился в границах времени.
Я встал из-за рояля и мельком осмотрел помещение полуразрушенного актового зала – никого нет. Мое разочарование постепенно вытеснялось накатывающей усталостью.
Вне времени….
Я сел в позу лотоса и закрыл глаза. Дыхание постепенно замедлялось, а сердце начинало стучать все громче и громче, словно метроном, отсчитывающий ровный и осторожный такт. Мрак перед глазами то сгущался, то рассеивался в трудноразличимые образы, которые с каждым выдохом обретали большую четкость и насыщенность. Когда они стали различимы, окружающее пространство начало наполняться различными звуками, а дыхание выпало из контроля сознания. Все это продолжалось до тех пор, пока я не оказался где-то посреди леса, окутанного непроглядным туманом. Шел мелкий моросящий дождь. Сквозь мокрые от влаги ветви я практически наощупь пробирался вперед, ломая под собой хрупкие опавшие хвойные ветви. Наконец-то впереди показалась небольшая опушка, на которой издалека можно было разобрать образ человека, сидящего в позе лотоса. Чем ближе я приближался, чем более ясным становился его облик. Половина лица была скрыта маской, так что открытыми были только глаза, а также лысая половина черепа, заднюю часть которой украшала длинная коса. Руки были сжаты в кулаки и лежали на коленях. Подойдя на расстояние нескольких шагов, я поклонился, сжав перед собой ладонь и кулак, и сел напротив.