– Ну, Марк! Когда начнете вокалом заниматься?
Марк отмахивался или отшучивался, принимая это за неудачное подшучивание. Хотя петь он любил сильно… Ему, несомненно, льстило предложение Любы.
Приближался конец февраля, день рождения Марка. Позвонил Саня:
– Привет! Сможешь завтра в ГИТИС подъехать на Таганку?
– Смогу, а в чем дело?
– Да… нужно один вопрос обсудить.
Ничего не подозревающий Марк приехал к довольно обшарпанному зданию, Александр уже без верхней одежды встречал его внизу у вахтера, они поднялись на второй этаж, прошли по коридору, уставленному лежащими на боку роялями (поступок Градского сразу перестал вызывать осуждение у Марка), зашли в небольшой кабинет, в котором не лежал, а стоял рояль, за которым сидела концертмейстер (как позже выяснилось, та самая Наталья Львовна, с которой все началось), в углу на обшарпанном кресле восседала Люба, царственно положив ногу на ногу и раскинув руки на подлокотники. На ней было довольно облегающее с блестками платье и короткая зеленая кофта тонкой вязки, завязанная на груди узлом. Саня хитро улыбался.
– Здравствуйте, Марк! – многозначительно произнесла Люба. На лицах всех троих читалось некоторое предвкушение. Даже Наталья Львовна хитровато поглядывала на него из-за рояля. Саня же лыбился во весь рот.
– Марик! – наконец насладившись паузой, произнес он. – В преддверии твоего дня рождения мы с Любой, – многозначительно и церемонно указавши рукой в ее сторону, произнес он, – мы решили сделать тебе небольшой подарок. Мы дарим тебе, – он сделал паузу, – урок вокала! – и застыл, наслаждаясь произведенным эффектом. Нужно сказать, что эффект получился. Марк несколько стушевался и, нарочито актерствуя, начал говорить:
– Прекрасная идея! Спасибо, друзья мои! Давайте будем считать, что урок прошел! Я получил пятерку и приглашаю всех в ресторан.
– Снимайте пиджак, – голосом, не терпящим возражений, произнесла поднявшаяся со своего трона Люба. Она явно была в своей тарелке. Несуразность происходящего ее явно не смущала. Марк, нехотя повинуясь, снял пиджак, повесил его на стоящую в углу треногую вешалку, оставшись в черной водолазке, и остановился посреди комнаты, не совсем понимая, что делать дальше.
– К инструменту подходите, смелее, – произнесла Люба, смакуя властность своего положения.