Отраженные блики показывали Старку, что пролив Шуруун защищен. На скалах высились приземистые крепости. Здесь были баллисты и огромные лебедки для натяжения сетей через узкое горло. Жители Шурууна могли исполнять свой закон, запрещающий всем иностранцам выходить из залива.
У них были основания для такого закона и такой защиты. Законной торговлей Шурууна было вино и тончайшие кружева, сотканные из паучьего шелка. На самом же деле город жил и процветал за счет пиратства, искусства крушения кораблей и контрабандной торговли дистиллированным соком мака вела.
Глядя на скалы и крепости, Старк понимал, как так получилось, что Шуруун на протяжении многих веков мог быть жертвой судоходства на Красном море и прибежищем для преступников, волчьих голов, нарушителей табу.
С поразительной быстротой они оказались в кишках и дрейфовали по неподвижной поверхности этого почти не имеющего выхода к морю рукава Красного моря.
Из-за тумана Старк ничего не мог разглядеть. Но запах ее был сильнее: теплая влажная почва и тяжелый, едва уловимый гнилостный аромат растительности, наполовину джунглей, наполовину болот. Однажды сквозь разрыв в клубящемся паре ему показалось, что он увидел тень какого-то острова, но она тут же исчезла.
После ужасающей стремительности пролива Старку казалось, что корабль почти не движется. Нетерпение и едва уловимое чувство опасности усилились. Он начал вышагивать по палубе нервными, бархатными движениями рыскающей кошки. Влажный, душный воздух казался просто невыносимым после чистой сухости Марса, откуда он так недавно прибыл. Было угнетающе тихо.
Внезапно он остановился, откинув голову назад, и прислушался.
Звук слабо доносился медленным ветром. Он доносился отовсюду и ниоткуда, смутный, не имеющий ни источника, ни направления. Казалось, что это говорит сама ночь – горячая голубая ночь Венеры, взывающая из тумана языком бесконечной скорби.
Он затихал и угасал, слышимый лишь наполовину, оставляя после себя ощущение ноющей тоски, словно все страдания и тоска мира нашли свое выражение в этом безмолвном вопле.
Старк вздрогнул. Некоторое время стояла тишина, а затем он снова услышал звук, теперь уже более глубокий. Все еще слабый и далекий, он все дольше поддерживался колебаниями тяжелого воздуха и превратился в напев, то нарастая, то стихая. Слов не было. Это была не та вещь, которая нуждалась бы в словах. Потом он снова пропал.