.
Наконец, закончив работу, Лешка взял в руки готовое изделие и восторженно произнес:
– Чудно!.. Потапыч останется довольным.
– А то как иначе, – ответил Никита, жадно отпив воды из ковша.
Лешка крутил в руках кованый напольный светец[15], напоминающий куст с завитым стеблем и разветвляющимися побегами – рогульками.
– Да, Никита, мастер ты добрый, – говорил он, не отводя глаз от изделия. – Мне бы так.
– Ты энти глупости брось. Без твоей помочи, Лешка, у меня бы так ни сладилось.
– Ну зажигать и раздувать огонь да двигать мехи́ – дело нехитрое.
– Не прибедняйся… – улыбнулся здоровяк. – А что же до мастера… то говорить об сем нынче рановато. Вот дядька мой, Лука Фомич, да, вот он был мастером. Сноровка, верность глаза, точность удара, чуткость и сила руки – учил он… До сего мне еще ох как далече. Но одно мне ведомо точно. В деле нашенском кузнечном наиважнее что?..
– Что?.. – с жадным любопытством переспросил Лешка.
– Уметь чувствовать металл, суметь покорить его. И ежели ты сего добился, вот тогда ты и есть мастер кузнечного дела. А кузнец есть кто?
– Кто?
– Кузнец есть всем ремеслам отец.
– Хм… Энто как? – удивился Лешка.
– Как?.. – Никита присел на лавку и взглядом покосился на огонь в печи. – Сказывал мне как-то дядька мой одну старую легенду.
В памяти Никиты Жарого возник образ пожилого седовласого, с густой пышной бородой кузнеца, его строгое и в тоже время доброе морщинистое лицо.
– Давным-давно, еще до Рождества Христова, – рассказывал старый кузнец, – далече от мест сих построили люди невиданных размеров Иерусалимский храм. Царь Соломон, так звали царя ихнего, устроил пиршество. Позвал он всех мастеров, кои храм сей строили, да спросил у них: «Ну и кто ж средь вас самый наиглавный? Кому более других обязаны мы за сей чудо-храм?»
Первым заговорил каменщик. Он поднялся и, гордо глядя на стены сооружения, молвил:
– Великий царь, мы каменщики. Стены, воздвигнутые нашими руками, арки, своды прочны. И во славу тебя, великий правитель, простоят они века.
– Хм… – усмехнулся плотник, поднимаясь из-за стола. – Неотделанный красным деревом да ливанским кедром, уж поверь мне, великий правитель, храм бы не был так хорош.
Не заставил себя долго ждать и землекоп. Не глядя в сторону каменщика и плотника, задрав подбородок, он возразил:
– Ежели б не вырытый нами котлован под фундамент храма, грош цена словам сих хвастунов.