– Вась, Вася. – Ты деньги брал?
– Отстань.
– Брал?
– Бать, уйди, пока голову не проломил.
– Это твой, тот упырь. Точно. – Мать шепелявила полубеззубым ртом, что было следствием семейных, пьяных стычек с мужем.
– Сынок, наш подрезал. Точно тебе говорю. Вырастили урода. – Пыхтел мужчина. – Деньги брал? – Изрёк отец грубо, вложив максимальную агрессивность в голос, что только мог.
– Да, успокойся ты. – Василий вскочил на тахте, что служила ему кроватью. Смятая серая простыня комком свалилась на пол. Отец, этот субтильный мужчина чуть за пятьдесят, опрокинулся задом на пол. – Долю свою взял. Квартира чья? Бабкина! Значит, на всех делим. Там ещё Лёнькина доля, так что давай иди… – И Василий очень крепко выругался.
– Вырастили. Вот, я тебе говорил. – Бубнил в полный голос папаша.
– Заткнись лучше. – Гаркнул сынок, поддёрнув трусы, что перекосились и давно уже требовали стирки. И отпрыск так резво устремился из комнаты, что мать лишь успела вжаться в дверной проём, рискуя быть снесённой.
– Ладно, Ген. Ладно, на карте есть же ещё. – Жена шептала, поглаживала щуплые плечи супруга, тот отмахнулся, и худущая женщина отлетела в сторону словно бумажный листок сильным порывом.
– И коммуналку оплатите. – Крикнул тот самый нерадивый сынок, шаря по стаканам на кухне. Чистых не нашлось, ополоснул один из тех, что был на столе. Струя воды наполнила ёмкость до краёв, вспенив остатки и обдав странных ароматом. Ополоснув несколько раз, наполнил водой, которая казалась чистой и без запаха. В один заход гикающими звуками заглотил воду. – Сейчас могут и выселить за долги. Слышите?
– Ты давай… – отец было ринулся на сына, но тот хоть и был роста вровень с отцом, едва ли сто семьдесят пять ростом, но зато телосложения хорошего. И плечи широкие, и руки сильные, да и в драках мог двум-трём за один раз ответить, да так, что устоять в равных.
– Сейчас дам, потом опять в травмпункт пойдёшь оттиск отдачи фиксировать.
Отец отступил, пыхтел, бубнил, пихнул жену в плечо, он только и мог что отыгрываться на субтильной супруге, выплёскивая своё негодование.
Позже, конечно, ей достанется, но не за сына, не за то, что призывала к миру, а просто компенсация бессилия мужа перед любым другим мужчиной. Так было всегда. Задерётся папаша на кого-нибудь, отхватит хорошенько, а потом уравновешивает ущемлённое самолюбие на супруге. Та терпела, а вот сын терпимостью не отличался, вспыхивал от малейшего эмоционального порыва словно спичка, которой чиркали о край коробка.