Столько прекрасных принцесс, царедворцев когда-то съезжалось
В этот чертог, где звучит бури стон, пробуждающий жалость!
Веет печалью в садах при покинутом женском покое.
Будто слезами, кропит их вечернее небо росою[8].
Пусть все это лежит и сохраняется до поры до времени, как полузабытые свитки интимного дневника Нидзё. Новые, еще не до конца просохшие свитки – теперь уже моей непрошеной повести о Золотом кодексе Лоршского монастыря – пусть также сохранятся до поры до времени в японской черной лаковой шкатулке.
В шкатулке – с золотым замочком.
– …Ну хорошо, хорошо, на сегодня закрываем нашу историческую сессию, хотя я не понимаю, почему ты не хочешь говорить о Веронези. Ведь ты – его ученик, лучший!.. – Захлопнув ноутбук с моим эссе о Золотом кодексе из Лорша на самом интересном месте, сердито воззрилась я на несчастного Януша с новым упреком в черных очах.
– Анна, ведь кроме того, что Веронези был авторитетным членом студенческого союза в Гейдельберге, в котором, как известно, бывших не бывает, он, кроме того, был настоящим, большим ученым… – Януш на мгновение запнулся, как будто его, как и меня, тревожили какие-то тайны, связанные с легендой нашего факультета, профессором Веронези, у которого мы оба учились, затем продолжил: – …ты же, надеюсь, и сама осознаешь теперь, что все мы, все – в какой-то степени жертвы его научных амбиций и его поисков Лоршских Евангелий – Золотого кодекса из Лорша!..
* * *
– …ты это серьезно, Януш? – продолжала импровизированный допрос я. – Ты действительно думаешь, что последняя работа Веронези по Лоршским Евангелиям была настолько значимой?
– Конечно! – Януш в волнении взъерошил волосы, замахал руками и в своих круглых очках стал похожим на смешную сову, внезапно разбуженную в сосновых зарослях. – Послушай, Анна, тут дело вот в чем…
Я вспоминала недавний разговор с Янушем, но нечто неуловимое внезапно заставило меня резко обернуться к экрану.
Это произошло внезапно, как если бы в наполненной лиловыми полосами вечерних сумерек и похожей на шкатулку комнате (большая библиотека, кресла эпохи Регентства, лепестковые блики фарфора в старинной витрине) я ощутила чье-то тайное, тревожащее, но безусловное присутствие.
Видимо, стремительно сменяющие друг друга события последних двух лет, связанные с так и не раскрытым убийством профессора Веронези, все же давали о себе знать, хотя давно бы уже пора мне было успокоиться и если не забыть, то хотя бы немного отстраниться от этой поистине странной истории.