Знатные гости сидели, глядя на жениха и невесту, кто-то шевелил губами, повторяя за жрецом молитву. За ними у стен почтительно стояли ряды стражи и слуг. Здесь же были и нейтральные воины, нанятые обеими сторонами, – на всякий случай. Они выделялись тёмными кожаными доспехами без гербов и иной символики. Взгляд Менфиса зацепился за единственного инквизитора в алом плаще: может быть, он что-то колдует? Эти умеют… хоть и весьма странную, но эффективную в пытках магию Крови. Нет, инквизитор тоже глядел на жреца, притом, весьма равнодушно, то и дело перекатываясь с носков на пятки.
– Да услышат нас боги первородные и боги рождённые, в мире богов и в мире людей, в мире мертвых и мире живых, да станут высшие силы благоволить… – гулким эхом разносилась по залу молитва.
Напряжение усиливалось. Менфис не мог больше стоять на месте и начал пробираться вдоль стены к выходу из зала в надежде увидеть или почувствовать больше. Он вглядывался в лица, ему казалось, что он приближается к источнику беспокойства магических сил…
И тут сзади заорали.
Менфис резко обернулся и не поверил глазам: Патрис с неестественной ухмылкой на губах держал обмякшую Элеонору. Правая рука принца сжимала кинжал, пронзивший грудь девушки. На подвенечном платье расплывалось тёмно-алое пятно. Лицо же невесты выглядело изумлённым.
– Схватить!.. – громогласный голос отца Элеоноры, лорда-наместника Аркен-Хара, заглушил женские крики.
Гвардия наместника, опомнившись, ринулась на принца и в мгновение ока скрутила ему руки за спиной. Злобное выражение лица Патриса сменилось ошарашенным.
«Нет! Это навет!» – Менфису показалось, что его шандарахнули дубиной по голове. Он заставил себя отвернуться. Это не мог быть Патрис! Только не он, только не мальчик…
В отчаянии окинув взглядом шокированных гостей, маг вдруг заметил едва различимую тень, выскользнувшую из распахнутых дверей зала, и без раздумий кинулся следом. Стража пыталась перегородить выход, ему что-то кричали вслед, но Менфис не слышал. Он мчался по полутёмным коридорам, неимоверным чутьём ощущая магический след. Теперь он узнал его. Тягостный, горький дух, будто кто-то курил дурманящую траву. След шаманского баракорского колдовства. Колдовства, которое он надеялся забыть и почти забыл за десяток лет с окончания Баракорского вторжения.