Я в любви к тебе мучаюсь, как в огне.
Не прощать бы тебя, но ведь нет вины, и
будь однажды мы где-то совсем иными,
знаю, вышло б иначе тогда, иначе.
Сердце – взмыленный конь, проигравший в скачке
за приз, отданный прежде, чем залп был к старту.
Я и правда никем для тебя не стал?..
Разлюбить бы тебя.
Тишину
Тишину заслужили эдемскую, а не склепа.
Я в тебя не влюблен был, я был безнадежно слеп, а
ты терпела меня, щенка, что прибился к двери,
уходить не пытаясь. Ведь верил, наивный, верил!
Но не пнуть, замком щелкнув пред носом, одно и то же.
Нам теперь ни прощание, ни прощение не поможет.
Лгали прежде, сейчас в молчании ищем выход,
и тревожим едва уснувшее снова лихо.
И щекочем обиды зверя – ладонь у пасти —
и рискуем уже не выбраться, а пропасть.
Из могильных червей
Из могильных червей, безнадежности, тоски черной
это тело, гляди. На проклятие обреченный,
с детских лет на цепи смерти – повод такой короткий!
Дай мне повод! Твой недвижим остается рот.
Дай мне повод и шанс показать тебе: это знание
не подарок, не дар, оно – сущее наказание.
Это боль, что все губит вокруг, а меня сжигает, и
того хуже любовь к тебе: слишком она живая.
Это чувство в рот дулом, любовь к тебе в горле комом.
Сердце жарким в груди раскаляется угольком, он
плавит мир вокруг, истину в серое перекрашивая,
и нет больше ни черных, ни белых. Меня не спрашивая,
мир сжимается в точку, расходится, как Вселенная.
Расползается нежность, как смрадный могильный тлен,
но не дай мне возможности юркнуть змеею в душу, ведь
хуже смерти любовь моя, не пожалев, разрушит.
Хуже ада любовь. Так не дай мне, родная, знака,
что взаимна она, иначе безмерно плакать.
Но сметаешь улыбкой запреты мои и цепи.
Если б только ты знала, что ждет нас с тобой в конце.
Жажда
Для других ты – огонь, для меня сплошной лед и камень.
Я тону в этой жажде легкий твоих касаний,
я мечтаю о них так голодно, непрерывно,
но касаться тебя – срывать цветок до поры.
Для других ты – тепло, легкий весенний бриз, и
поцелуи твои – в судьбе моей главный приз,
я мечтаю о них. Так звери бегут в капканы.
Но тебя умолять о них – соль себе сыпать в раны.
Для других ты всегда: даришь весь мир собою,
пока я, словно волк, твоей связанный цепью, вою.
Но настанет пора, истрескавшейся пустыней
пустота твоей жизни настигнет, и ты в ней сгинешь.
…И тогда моя жажда прольется на твою почву,