– Ах, вот какие замечательные сны тебя снятся! – с сарказмом в голосе воскликнула его классный руководитель. – Да-а-а… понимаю теперь, почему тебе так не хочется просыпаться! Так вот: не дождешься!
Она резко сдернула с него одеяло.
– Живо в строй! После уроков пойдешь драить туалеты! Коновалов, проследи!
– Так точно! – из первого ряда выстроившихся вдоль кроватей мальчишек сделал шаг вперед тот самый с подбитым глазом.
Фамилия показалась Ивану Сергеевичу знакомой, но он не успел вспомнить, где слышал ее – Екатерина Дмитриевна ловко ухватила его за ухо и поволокла к строю замерших около кроватей пацанов.
Педагог, учитель, проработавший уже целый год в школе, хотел было возмутиться, остановить этот жуткий беспредел, но тут обнаружил, что едва достает до плеча своей низенькой в общем-то учительнице, что одет он в широкие «семейные» трусы черного цвета и белую майку-алкоголичку. Тот же наряд он видел и на всех остальных мальчишках. Уже абсолютно ничего не понимая, Иван Сергеевич встал в строй и приступил к выполнению упражнений утренней зарядки, потом вместе со всеми поплелся в большую умывальную комнату. В зеркале, тянущемся вдоль целого ряда умывальников, вместо собственного отражения он увидел лопоухого мальчишку, стриженного «под ноль» с большими испуганными глазами.
Со всех сторон на него сыпались тычки и подзатыльники. Казалось, для всех он был здесь личным врагом, с которым им всем не терпелось расправиться и, если не убить, то как-то побольнее стукнуть, посильнее оскорбить и обидеть.
С ужасом Иван Сергеевич понял, что каким-то странным образом оказался героем того самого романа, над которым работал перед тем, как лег спать – сбывалось все до самых мельчайших подробностей: он поскользнулся на ловко брошенном ему под ноги куске мыла, в тюбике для пасты обнаружился клей, к концу умывания его трусы и майка были насквозь мокрыми, но ему не разрешили переодеться.
На завтрак им подали клейкую невкусную массу, называемую «каша» и жидкий несладкий чай. Девчонки за соседним столом хихикали, то и дело показывая пальцами на его мокрые от трусов брюки. Екатерина Дмитриевна (угораздило же его дать придуманной им грымзе имя этого замечательного педагога!) прохаживалась между рядами и грозно зыркала на учеников. При всем при этом она, кажется, совершенно не обращала внимание на продолжавшие сыпаться на Ивана тычки и затрещины, но, как только он решил ответить одному из своих обидчиков, ее цепкие пальцы вновь с силой обезьяньей хватки вцепились в его ухо и поволокли мальчика в угол, где он и оставался до начала занятий.