Я тяжело вздохнул. Обещанная ван Люстом тысяча лежит в этой серенькой книге – а может и не лежит. Работа (черт, что за глупость называть это работой?) еще не выполнена, не известно вообще, будет ли выполнена, так что риск оказаться обманутым бельгийским семейством пока что сводится к нулю. Я забираю аванс и отправляюсь на панковскую вечеринку в поисках бедной Анны, нахожу ее и беседую. Важно: у меня есть дар убеждение женщин. Он срабатывает – удача! – и Анна возвращается в лоно Церкви, к отцу, и куда ей вообще угодно. Миссия выполнена; я получаю вторую половину оговоренной суммы. Или же, я нахожу Анну, беседую, но дар мой сбоит, и разум ее остается во мраке, и душа, разумеется, тоже, и я покидаю руины ни с чем: ни с девчонкой, ни со второй тысячей евро. Возможно, в случае провала меня лишат и аванса, это мы не обсуждали. Есть и еще два варианта событий в каждой из линии первых сценариев: я нахожу ее, убеждаю; я нахожу ее, но не убеждаю; и в каждом случае ее новообретенные друзья знакомят меня со своим гостеприимством – эта возможность была для меня непреложной; непреложной и стремительно вытесняемой из сознания от мысли о реальности тысячи евро здесь и сейчас. Под пристальным, неодобрительным взглядом Николаса открыл миниатюрный трактат на случайной странице. Тонкая, чуть желтоватая бумага, испещренная убористыми абзацами, не вызвала бы во мне никаких тревожных чувств, если бы под листами этого редкого в своем роде издания не угадывалась заполненная чем-то холодным пустота. Я прочитал наугад:
– «Мировой ум. То, что мир не идея вечного разума, видно уже из того, что та часть мира, которую мы знаем (я говорю о нашем человеческом уме), не слишком разумна».
– Просто забери книгу, – нахмурился Нико. Но вместо этого я перевернул еще несколько страниц, и под ними тускло сверкнул металлический предмет: он придавливал собой несколько разноцветных банкнот в подобие полой коробочки посреди тома. Николас удивленно приоткрыл рот и весь подался вперед, желая лучше разглядеть начинку ницшеанского трактата.
– Это шутка? Что тебе сказал дядя?
Я не ответил. Увиденные внутри книги деньги придали какую-то гаденькую уверенность в том, что все стало вдруг замечательно, но приторный, будто гниль, оптимизм затмил тусклый металлический блеск миниатюрного фонаря.