Я для виду растерянно осмотрел все двери квартир и ляпнул:
‒ А пятьдесят восьмая не здесь?
Алкоголичка хрипло захохотала.
‒ Соседний подъезд, первый этаж! Таблички что ли не читаешь, дорогой? Ногами топал аж до пятого!
Пока все они гадко ржали и сыпали уничижительными шутками, я спустился на пару этажей вниз и прислушался. Курят, обсуждают несуразные пошлые вещи, матерятся, орут мерзкими голосами, хохочут скрипучим смехом, воняют. Господи, как к такому можно привыкнуть? Мне противно, а восемнадцатилетней девчонке каково? Как ещё на плаву-то держится…
Но самое жуткое в другом. Едва я взглянул на мать Полины, я моментально понял, что Дарья права. Эта женщина нежилец. Хоть и выглядит вполне довольной жизнью и помирать ещё не собирается, жить ей осталось очень и очень недолго.
И я должен приложить все усилия к тому, чтобы на тот свет её спровадила не замученная ею дочь.
* * *
Полина стремительно надраивала тарелку старой липкой губкой с мылом. Надо скорее вымыть всю гору посуды и закрыться в комнате. Скоро с подъезда вернутся «гости», снова начнут пялиться на неё, строить из себя джентльменов и настойчиво предлагать выпить. Пьяная мать может и сцены ревности устроить, а у Полины ещё с того раза не все волосы на голове отросли. А если мать надумает обсуждать Никиту, страшно представить, что здесь начнётся.
На широком подоконнике пластикового окна ‒ единственная дорогая вещь, сохранившаяся в доме ‒ сидел молодой мужчина. Трезвый и опрятный, со стильной стрижкой, в серых джинсах и чёрном худи с закатанными рукавами. Он наблюдал за Полиной пассивно насмешливым взглядом.
‒ Терпишь вот, терпишь… а конца и края-то всё нет и нет, ‒ беспечно говорил он. Полина ещё усерднее заскребла губкой по тарелке. ‒ И так будет продолжаться ещё о-о-очень долго. Того и гляди, сама пить начнёшь, с ней на пару. Станешь вот такой же страшной, вонючей, беззубой, с пропитым и прокуренным голосом. Да-да… Вот такая вот у тебя жалкая судьба, Полиночка.
Тарелка чуть не выпала из рук. Девушка неуклюже поймала её, положила в грязную груду, низко склонила голову и заплакала.
‒ Плачь, не плачь ‒ ничего не изменится, ‒ безжалостно отрезал парень, с кислой улыбкой покачав головой. ‒ А всё она. Всё из-за этой грязной алкоголички, которая только и делает, что ломает тебе жизнь. Да, это всё она… Вот бы она сдохла!