Уснула пя́тнично Оксана,
И, пожелав "спокойной ночи",
Ей капля с кухонного крана
Паденьем явь оборвала.
Вторая – кап. И сна как нету:
Уже и тортик уплела́,
И улыбаясь, шла ко свету.
Она любила слушать тихие часы,
И с пончиками белые подушки,
И узелком бесшовные трусы
На прутиках напольной сушки.
Её квартира – что-то в стиле "лофт":
Предметы все по-фински назывались,
А стены под обоями из слов
Местами белой краской чредова́лись.
Плафоны на простых светодиодах,
Обёрнутых под черную бумагу
Меж бруса деревянного на сводах
Немого потолка. И железяку
Какую-то поставила, для вкуса.
Повсюду процветал минимализм,
Лишь полка с аметистовою дру́зой
Вносила в интерьер анахронизм:
На камни мода и на лофты
Пищала в разные года.
В большом купе висели кофты,
И платьев целая гряда,
В прихожей шкаф для туфель модных
И строгой будничной страды,
Для жарких дней и для холодных,
Для средств от грязи и воды.
На кухне тоже упрощённый
Был гарнитур под общий стиль,
Но в нём преобладал зелёный
И золотистая ваниль.
Повсюду бело-серый ламинат
Разбавлен чёрно-бурыми штрихами.
И кто ремонту новому не рад?
С квартирой обновляемся мы сами.
О, как она её любила!
Но не любила ипотеку.
Для счастья мало нужно было
Ей, как простому человеку:
Работа, должность и кредит
На тридцать лет – купить жильё.
На это редкий не серди́т,
Упоминая, что жульё
Кроит из воздуха проценты
Под соусом огромных льгот.
Но не известны прецеденты
Чтоб ростовщик терял доход.
А в двадцать восемь – вид шикарный!
И отражение младое
Напоминало: труд ударный
Не скоро сменится покоем.
Она любила зеркала
И их наглядность комплиментов:
В них Ксюша разглядеть могла,
Что ей достойных конкурентов
Природа-мать не народила,
По крайней мере, из знакомых.
Не просто так себя хвалила
И увлекала взгляды склонных
Петь дифира́мбы красоте:
Глаза её, как океаны
Вдали от лодок и сетей,
Как нежный свет лесной поляны,
Где незабудковый насти́л
Лазурью небо пристыжает.
У всех зеркал не хватил сил,
Чтоб рассказать, как разрезает
На "до" и "после" мир вокруг
Волшба сапфировых очей.
Ресниц её пушистый круг
Касался густоты бровей,
Иглы и туши не видавших, —
В том вовсе не было нужды.
Красивей нету женщин наших,
И потому, в века вражды
Всяк не́друг жаждал искупаться
В небесных водах синих глаз.
Живя в те годы, оказаться
Оксаночка могла как раз
Тем же́мчугом с морских глубин,
Что б возжелал себе достать