Иногда и совсем обрывочно он упоминал те случаи, которые были раньше. Он рассказывал о них, как о сведениях из какой-то статистики. Работала там-то. Или посещала такие-то места. Хотя он почти всегда был аккуратен и не называл никого явно, это лишь иногда проскальзывало. А может, я располагала его к большей открытости. Может быть, если бы мы были вдвоём, он бы разоткровенничался ещё больше.
Мне бы этого хотелось. Нет, не знать всего того, что скрывалось в толстенных томах на его столе. А побывать где-то вдвоём. Там, где обстановка более ухоженная, например, в уютном кафе: удобная мягкая мебель, неяркое мягкое освещение, лёгкая музыка.
Это умение чётко излагать мысли, быстро строить умозаключения, в них было что-то хирургически точное, но не столь холодное. Каким-то, мне до сих пор непонятным образом, ему удавалось вкладывать в это что-то живое, ищущее. Талант, наверное. Когда отлегло ощущение грозности пережитого, я даже начала понемногу радоваться этим нашим с ним вынужденным встречам. Я ведь не получила никаких травм, кроме психологических. Казалось бы, живи да радуйся. Стоит попробовать.
Я думала, что ему мешают формальные ограничения, связанные с правилами работы.
Или стремление сделать всё сосредоточенно, не отвлекаясь на случайную симпатичную возможность. В этом вижу даже явное достоинство, профессиональную чистоплотность и силу принципов. Я стала испытывать к нему ещё и уважение.
Он этого безусловно заслуживает. Даже если я в его деле – только выразительный фигурант. Но большинство фигурантов в его деле были не такими везучими, как я. И его упорное внимание ко мне, раскрылось совсем с другой стороны. Придя на очередную встречу, я замешкалась в коридоре и случайно услышала неосторожные фразы его коллег о том, что маньяки редко оставляют выживших. Если я оказалась не случайной, а выслеженной жертвой… А это было именно так, поскольку он пробрался в мою квартиру. Тогда… Тогда он, скорее всего, однажды вернётся за мной.
Там, за неплотно закрытой дверью кабинета следователей, для меня раздался ядерный взрыв. Вспышкой просветления меня ослепило, а ударной волной впечатало в стену напротив. Обжигающее осознание всей хрупкости существования охватило всё. И когда он случайно обнаружил меня, то я была лишь тлеющим остатком себя, так же как когда-то там на гладком кафеле ванной.