Моргаю – и вижу цветок, расправляющий в темноте желтые и белые лепестки. «Митоз». Как им удалось так быстро добраться сюда? Неужели Мари их вызвала? Она мне ничем не обязана, но меня это глубоко задело бы. Мне казалось, мы подружились.
Папарацци уже идет прочь, вглубь переулка; над его плечом, обтянутым вязаным свитером, шлейфом тянется дым от сигареты.
– Эй, – кричу я, а когда он не оборачивается, я бегу за ним. – Эй, подожди!
Он все равно не останавливается, однако оглядывается и затягивается сигаретой с вопросительным видом.
Я намеревалась спросить у него дорогу, но тут слышу сзади голоса и прижимаюсь к стене.
– Сюда? – спрашивает женщина.
– Ага, наверное. Рядом еще один действующий, так что смотри в оба.
– Черт побери, где водитель? Я не собираюсь таскать труп на каблуках.
– Называй это по-другому.
Я стараюсь не шевелиться. Я жалею, что не могу заткнуть ватой уши. Голос инженера действует на меня так, что мне хочется выйти из укрытия. Папарацци что-то говорит. Я с усилием поворачиваю к нему голову.
– Что?
– Тебя подвезти? – Он бесстрастно наблюдает за мной.
На дальнем от улицы конце переулка нам приходится протискиваться между забором из металлического прута в виде пик и длинного ряда промышленных контейнеров, забитых тканями и воняющих химикатами. Там, у пожарного выхода, стоит его скутер.
– Я собираюсь пробраться на одну вечеринку в Висячих садах и разведать обстановку, – говорит он, поднимает сиденье и достает шлем. – Подойдет?
– Естественно, – говорю я, оглядываясь.
Мне интересно, как выглядел Портрет, когда я уходила. Мари вполне могла заштопать дырку, если б захотела. Крови не было, так что одежда не испачкана, а дырочку я оставила крохотную. Надеюсь, поза у нее достойная.
Я обнаруживаю, что папарацци пристально смотрит на меня.
– Эй. А ты выглядишь по-другому. Кто на тебе?
Я не сразу соображаю, о чем он. Оглядываю свой темный костюм и вспоминаю, как Мари меня учила, что говорить.
– Тут нет этикетки, – отвечаю я.
Он, явно под впечатлением, изгибает бровь; потом у него на лице появляется озадаченное выражение, но он снова смотрит на меня; потом качает головой, его лицо проясняется.
– Залезай, – говорит он. – Для тебя шлема у меня нет.
– Ничего страшного, – говорю я и сажусь. – Мне он не нужен. Как тебя зовут?
– Называй меня Веласкесом, – небрежно говорит он и добавляет: – Держись крепко.