Она действительно «хорошо сделана», может разве что выражение лица несколько вульгарное, но это сейчас не имеет никакого значения, тем более что он-то этого не замечает, его ладонь скользит по ее намагниченному телу, и приятная, сладкая усталость чуть теребит его сознание. Единственное, что уже не скрыть от него – это ее легкую, почти не мешающую в эти минуту, нервозность, свойственную, впрочем, многим женщинам. Теперь я вижу, что они оба как-то странно смотрятся в этом доме, в нефе огромной спальни, на безразмерной постели. Дженнифер считает колонны, – их не то шесть, не то семь, – с такого ракурса не видно.
В) Интересно, настоящие это груди или силиконовые? Потом он найдет подходящий момент и спросит. Ей пойдет другая одежда… У какого же дизайнера он видел нечто подобное, нечто связанное с его воображение? Такая залитая зеленоватым светом витрина… И стрижка… Куда же с ней выйдешь, с такой головой? Она что, сама не видит себя в зеркало? Мне нужно время! Мне нужно много времени!
С) Нет ничего лучше позднего завтрака, завтрака в пять вечера! Тем более, если это суши! Они оба оказались любителями суши. Провалявшись почти весь день в постели, они понемногу осваивали неотвратимую, и похоже, не такую уж безобразную, как могло бы показаться после столь сверхъестественного секса, реальность. Она ела руками, торопливо обмакивая суши в соевый соус, в котором еще не совсем растворилась васаби.
А) Она так давно не ела суши… Сколько же времени прошло? Целая жизнь! Жизнь… Какая-то нелепая, не подходящая ей жизнь. И весь круг знакомых с самого начала, такой неправильный, совсем, совсем не тот. А раньше… Вечные скандалы в семье, вечно пьяный отец, Бог весь что себе позволявший. Она была такая маленькая, и ей всегда хотелось иметь ту одну куклу, – ощущение от ее крошечного волшебного платьица осталось в детских руках навсегда…
В) Что с тобой? Я сделал что-то не так?
А) Нет… Это сейчас пройдет! Это бывает… Бывает редко.
Ей было уютно в кольце его рук, – в них надежно, в них, как нигде, никогда…
С) Он обнял ее, и горячие слезы прыснули ему на грудь, жадно впитываясь в рубашку. Потом они бесконечно долго сидели, не меняя поз, и ему вспомнилась одна филадельфийская скульптура Родена. Он гладил ее золотистые волосы, привыкая к ее стрижке, к ее запаху, к ее непонятному горю, бежавшему столько лет, и вот наконец уткнувшемуся в него. Эти золотистые волосы напомнили мне недавний телефонный разговор. Один мой близкий человек рассказывал о своем сыне: представь, он нарисовал девочку с огромной головой и желтыми пышными косами, и на вопрос: «Кто это?», он воскликнул с недоумением: «Это же ты, мама!». Они подошли к зеркалу, и шестилетний мальчик, глядя в отражение на кучерявую брюнетку, спокойно и убедительно произнес: «У любимой женщины волосы всегда золотые!».