Потом, когда кайзер отрёкся, я решила, что всем моим мучениям наступит конец. И так оно и было, пока к власти не пришёл Гитлер. Сейчас всё стало просто ужасно. Буквально на днях какой-то офицер-'коричневорубашечник', коего я никогда раньше не видела, имел наглость, заявившись ко мне, задавать всевозможные вопросы о России и русских, словно я была коммунисткой. Я пришла от этого в ярость, однако что я могла поделать? Опять та же история: после 1914-го года, из-за, как я полагаю, связей отца в Петербурге, они думали, что я могла передавать сведения российскому императору; теперь же они, вероятно, подозревают меня в том, что я информирую Сталина. Это смехотворно, но правда. А потому не удивляйтесь, если услышите, что меня посадили за шпионаж в тюрьму или даже, возможно, расстреляли".
Я видела, что она была действительно напугана. Её лицо побелело, а руки слегка дрожали, когда она передавала мне чашечку чая.
"А как ваши друзья относятся к Гитлеру?" – поинтересовалась я.
"О, по-разному. Зависит от обстоятельств. Некоторые без ума от него, считая величайшим человеком в мире, например, принцесса Д. Она уверена, что он гений, предначертанный Германии судьбой. Другие, однако, разделяют мои взгляды. Но нужно быть очень осторожной с тем, что говоришь. В эти ужасные дни никогда не знаешь, что будет дальше. Лично у меня такое чувство, что шпионы есть везде, даже в нашем самом близком кругу".
Её слова были очень похожи на то, что говорила нам фрау Б., и хотя эти дамы принадлежали к разным классам, мне стало очевидно, что обе чувствовали одно и то же.
Как и старый Ганс, наш бывший слуга. Я нашла его жившим в крошечной двухкомнатной квартирке со своим внуком (сын Ганса погиб во время войны, причём именно на русском фронте, что ещё сильнее усугубило его горе), женой внука и их ребёнком. Хотя они были довольно бедны, на самом деле практически ни в чём не нуждались, поскольку молодой Эрнст работал на фабрике, а его жена занималась стиркой и шитьём на заказ.
На стене над кроватью Ганса висели знакомые выцветшие старые фотографии Гомельского замка, парка и розария, а также самого старика среди цветочных клумб и разных членов моей семьи. Некоторое время мы болтали о тех давно минувших днях. Затем он начал свой рассказ о современной жизни в Германии. По его словам, всё очень изменилось. Он постоянно боялся за своего внука, который был молод, вспыльчив и мог понаделать и понаговорить того, чего никогда не следовало говорить и делать. Увы, вздохнул он, чего бы он только не отдал за сирень, оранжереи и розы "дома", то есть в России.