Всего пару дней назад они были безмерно напуганы. Эрнст не явился домой к ужину. Человек, работавший на той же фабрике, остановился на пять минут, чтоб рассказать, что в тот день были неприятности – группа солдат ворвалась в цех, где трудился Эрнст, нескольких рабочих обвинили в революционной пропаганде и арестовали. Однако после того, как, задержав со всеми, Эрнста допрашивали в течение нескольких часов, его, хвала Господу, отпустили, предупредив, чтобы он впредь с умом подходил к выбору "компании, с которой общается". С тех пор они не знали покоя. Ведь всякий раз, когда в коридоре раздавались шаги или кто-нибудь стучал в дверь, они думали, что это пришли за ним.
Что касается другого нашего друга, молодого еврея из семьи богатых промышленников, то он даже не стал с нами встречаться. Позже наш общий знакомый объяснил, что тот жил в постоянном страхе, никогда не появлялся в общественных местах, почти не выходил из дома и отчаянно ждал возможности покинуть Германию и присоединиться к своим матери и сестре, которые уже сбежали в Париж.
Эти нескончаемые рассказы о напастях становились всё более удручающими, и в результате я тоже, как и наш друг-еврей, ощутила, что мне не терпится уехать из Германии, хотя бы на время.
Одним вечером, сидя в "Саду Кролла"39 и наблюдая, как пары всех возрастов степенно танцуют под мелодию из "Последней облавы"40, самую популярную "новинку" сезона, я заявила Вику, что вполне готова двигаться дальше.
"В Ленинград? Ты имеешь в виду, лететь?" – с удивлением спросил он.
"Ну, да. Лететь. Что угодно, лишь бы покончить с этим; это слишком уныло; давай уедем. Мы сможем вернуться позже. Давай полетим тем самолётом, который рекомендовал мистер Ницше. Завтра утром, сегодня вечером, как можно скорее".
Но, разумеется, это было невозможно устроить в такой спешке, и лучшее, что мы смогли сделать, – это забронировать места на рейс Берлин – Ленинград, вылетавший с аэродрома Темпельхоф в семь утра двумя днями позже.
Проснувшись в пять и поспешив к окну, я вздохнула с облегчением: погода была прекрасна, тиха и безоблачна и "идеально подходила для полётов", как сказал Вик, который в это время вкушал свой обычный завтрак и подшучивал над моей скудной трапезой из хлеба и горячей воды.
"Не обращай внимания, я лишь предпочитаю перестраховаться. И пока я не заставила тебя давиться тем же самым, зачем беспокоиться?" – парировала я и осторожно положила себе в рот ещё один кусочек подсохшего мякиша.