Не смотри ей в глаза, коль не хочешь призвать в дом смерть,
отвернись, помолись, зажми в пальцах холодных крест.
Говорят, она ведьма, что пляшет в лесу глухом,
говорят, ее дьявол сам выбрал из всех невест —
так черно ее сердце, душа ее так темна!
Как в лесу поселилась, стал мертвым рождаться скот,
не родит рожь земля, иссыхает в ручьях вода,
псы скулят, если мимо ходит она ворот.
Чем отвадить нечистую, чем ее обуздать?
В оберегах нет силы, они для нее пустяк.
Говорят, сердца варит в своем она котелке,
говорят, что гадает на детских она костях.
Говорят, говорят, запираются по домам,
с наступлением ночи на имя ее табу.
Только манят звериный танец и громкий смех,
о судьбе правда выпавших на землю из рук рун.
Как влетают в огонь, веря пламени, мотыльки,
так, боясь ведьмы, каждый в деревне к ней знает путь,
потому как глаза ее могут призвать в дом смерть,
только чаще глядят все ж так, чтоб ее спугнуть…
Он не сразу мне дался верным, на все согласным:
я годами варила, как зелье, земное счастье,
мысли в голову, словно травы в котел кидала,
и, росла пусть любовь, только мне ее было мало.
Я сначала его отучила о милой помнить —
стало сердце при виде милой той биться ровно.
Ой как плакала, ой как плакала, выла псиной!
Но я вырвала это чувство из сердца силой.
Я потом ему стала всех женщин на свете краше,
а хотела, чтоб самый мир ему стал неважен:
отвести от других, от заботы да от досуга,
чтоб ничто не могло отлучить нас с ним друг от друга.
Долго, долго варила темное это зелье.
А потом, как случилось все, словно глаза прозрели:
не хотела глядеть на него – так от страсти тошно!
Только выгнать взашей его стало вдруг невозможно.