Лёха проворно выскочил из своего уазика, прицепил трос к «жигулю». Люську от дела отстранили, Рому, как и сумки со жратвой, вынимать не стали. Мужики сами газовали, сами матерились. Наконец «жигуль» задом неуверенно выполз на дорогу, а Лёха, запихнув Колины деньги в бумажник, умчался к следующему клиенту.
Люська с Колей двинули вглубь материка, прочь от машин, от людей, сквозь сельву ольхи, осины, черёмухи и прочих мелколиственных. Они оставляли позади редкие деревни с десятком домов, брошенных, чернеющих обгорелыми остовами, или с рухнувшими во всё ещё держащийся сруб драночными крышами, или обитаемых, но для полной ясности, что хозяев нет и до весны не будет, с оберегом – шваброй или метлой, поставленной по диагонали в дверях.
Но зато в отсутствие людей в такую деревню, к увешанным гроздьями ягод калинам и рябинам устремлялись стаями птицы, чтобы насытиться впрок перед перелётом, а к рассыпанным на траве жёлтым и красным яблокам, полусгнившим, надкусанным или ещё целым и сочным, торопились крысы и мыши, к ним из леса, опустив голову, не чувствуя опасности, трусили лисы, а ближе к ночи появлялся медведь, отмечая своё посещение частыми увесистыми кучами с непереваренными ягодами черноплодки. С первыми заморозками на хрупкой траве чётко отпечатывались цепочки звериных следов, и не раз ещё они смывались дождём, прежде чем быть засыпанными снегом. И за всем этим молчаливым пиршеством, грозно воздев к небу руки – одну с серпом, другую с молотком, – наблюдало чучело в армейской фуражке, с гулким чугунком вместо головы…
На развилке из трёх дорог Люська, выбрав одну по наитию, в полном безлюдье поехала, как ей и Коле казалось, вперёд. Вскоре стало ясно, что они заблудились, вдобавок Google конкретизировал их местоположение, поставив жирную точку на бескрайнем зелёном фоне.
* * *
Дед Иван дремал на крылечке, опершись на палку. Ему было хорошо: ветер стих, закат тёплый, полушубок, пусть и драный, грел, и ногам привольно, мягко в стоптанных самокатанных валенках, а мохнатая шапка сползла к носу, оттопырив уши с торчащими седыми пучками волос.
Изба деда Ивана, как и другие, была срублена так, что крылечко к ней пристроено с запада, со стороны заката, чтобы отдыхать приятней после работы. Ещё мальчишкой, карапузом, дед Иван ползал по его высоким ступеням и, устроившись поудобнее, грелся с котом на солнышке, отдыхал. Теперь дед Иван везде отдыхал – где сядет, там и отдыхает, и глаза сами собой закрываются. Рядом с ним сидел и жмурил от удовольствия глаза кот, и он грелся, и ему тоже было хорошо. Дед посапывал, кот мурлыкал. И если оглянуться назад, в прошлое – менялись правители: высокие, маленькие, рыжие, лысые, седые, менялись даже коты и кошки, серые, рыжие, полосатые; а дед Иван всё так же тёплыми вечерами сидел на своём крылечке с хвостатым другом.