Хитрый Лаомедонт по-своему истолковал его взгляд и ставшую вдруг царской осанку и спустился еще на две ступени, встретив гостя ровно на середине лестницы, как равного.
После был обмен дарами. Ну уж дары-то пришлись привередливому царю по нраву – золотых изделий было мало, но вот изделий из драгоценных камней тонкой работы с искусными тонкими рисунками вырезанными прямо в камне – достаточно, чтобы взгляд царя стал еще более радушным.
И был пир. Обсуждали договоры, торговлю с малознакомыми народами через море, чьи волны черны и непреветливы, а глубины таят прах последних из Серебряного племени, погубленных любопытством Пандоры, и где высятся горы, что стали орудием Прометеевых мук. Обсуждали неприветливых соседей. Обсуждали войны. Обсуждали чудеса. Вот тут-то началось настоящее соревнование, целью которого было удивить собеседника и при этом не прогневить богов – тоже не простая задачка.
– … а на утро муравейника под дубом как не бывало! Зато стоят вот они – мирмидоняне. Принимай, говорят, нас, князь, под свою руку, будем мы тебе служить верой и правдой! – закончил Эак рассказ о своём воцарении на Эгине и обретение им собственного народа.
– Чудны дела Громовержца, – кивал Лаомедонт, хотя видно было, что в историю о превращении муравьев в людей он не верит. – Вот и сынок мой, Ганимедушка, теперь виночерпий на Олимпе. Ох, как я по нему сокрушался, сколько слез пролил! Исчез мальчик, словно и не было. И не видел никто, как пропал. Уж я и тысячу быков в жертву богам принёс, чтобы вернули, и даже сотню рабынь и рабов Зевсу отдал, и уже думал, может кого из дочерей отдать богам, но тут мне знамение явилось: кони, красоты неземной, жеребята самого крылатого Пегаса, что белее облаков! И голос Зевса: "Не горюй, Лаомедонт, не нужно больше крови рабынь и рабов, вот тебе выкуп за сына, что отныне живёт на Олимпе среди бессмерных, радует их красотой своей и подаёт кубки с нектаром и амброзией на олимпийских пирах!" А кроме коней, послал он мне двух послушных рабов – поднявших бунт против него могучего Посейдона и Золотого Апполона. Пусть, говорит, они тебе служат, а когда сам решишь, тогда и освободи, заплатив за работу достойно. Вот и строят стены вокруг моего города Посейдон с Апполоном, да стада стерегут.
Эак почувствовал, как в горле пересохло, и он сделал длинный глоток вина. Он видел, как стрелы Аполлона выкашивают целые города, превращая дворцы в гробницы. Он робел перед силой Посейдона, чья милость быстро сменялась гневом. Как же может этот смертный человек говорить, что сами Великие строят ему стены да пасут стада?