Лаомедонт смотрел на побледневшего Эака хитрыми глазами.
– Вижу, ты не веришь мне, благородный Эак?
– От чего же… не… не верить… – голос не слушался. Вновь стояли перед глазами жуткие картины поветрия, уносившего жизни самых близких, самых дорогих, пока на острове не остался лишь один – он, маленький мальчик, со слезами проклинавший божественный ихор в своих жилах, что не дал ему тоже умереть от стрелы Аполлона.
Вино внезапно ударило в голову. Захотелось выйти на воздух из душного, пропахшего вином, потом и благовониями зала. Звёздную мантию Никты он сейчас предпочёл бы всем сокровищам Трои. Лаомедонт еще что-то говорил, и когда он пригласил гостя выйти на улицу, чтобы в чем-то убедиться, юный князь со скрытой радостью кивнул.
Ночь принесла на Троаду легкую прохладу. Кричали постанывая горлицы, напоминая родную Эгину. Взошла тонкорогая луна, освещая холодным светом грандиозную стройку. Эак с наслаждением вдохнул морской воздух. Как бы он не пытался притворяться знатным Эгинским князем, он никогда не привыкнет к духоте и тесноте каменных талосов, которые люди называют дворцами!
Несмотря на ночную пору, на стене кипела работа – один из рабов трудился не покладая рук. Эак невольно восхитился силой одинокого строителя – он не напрягаясь взваливал на плечи огромные камни, которые можно было поднять лишь втроём, грузил их на лебедку, поднимал на головокружительную высоту, и, закрепив трос, сам взлетал по строительным лесам с ловкостью белки, там споро месил раствор, лил его на камни, снова поднимал и совершенно бесшумно укладывал камни возводя стену все выше и выше.
– Ты заставляешь рабов работать даже ночью, царь?
– Только этого раба. Второго ночью даже гнев Зевса не может заставить работать – божество солнца, что поделать.
Эак посмотрел на Лаомедонта, пытаясь понять, лукавит ли царь Трои. Кроме невероятной силы, человек, возводивший стену, был, пожалуй, выше любого, кого знал Эак. В свете луны было заметно, что его кожа бела, как молоко, а волосы, остриженные, как у всех рабов, и перехваченые кожанным ремешком, черны, как ночь. Раб уложил очередной камень и, выпрямившись во весь свой немаленький рост, посмотрел на царя и его гостя, наблюдающих за ним. Этот взгляд Эак заполнил на всю жизнь. Сомнений, что стены Трои строит лично Посейдон, у него больше не возникало.