– Никто не знал, кроме хирурга, но она умерла уже лет пять как… – сказала Элена после длинной паузы, когда они отдыхали, сидя в разных углах. – Она тебе раньше рассказала?
– Нет.
– Как же ты узнал?
– Мне это приснилось…
– Ты издеваешься?
– Нет. Это почти правда. Мне один… ведьмак нагадал…
– Ты окончательно рехнулся.
Элена откинулась на спинку дивана, прикрыла глаза. Полковник смотрел на ее колени. Полы халата разошлись и открыли внутреннюю поверхность бедер. Встать сейчас на колени и уткнуться лицом туда, в это горячее, гладкое – этого он ждал месяцами, к этому летел через океаны, об этом думал в бараках и палатках. Это ощущение он хранил, как пещерный человек – свой негасимый огонь. И теперь этого не будет. Он сглотнул слюну – стойкий рефлекс – и почувствовал, что основной рефлекс тоже сработал исправно. Он не решался поднять глаза от ее ног и услышал хриплое от ненависти:
– Куда ты смотришь? Скотина! Какая же ты скотина!
Полковник встал и пошел к выходу.
– Сволочь! Растоптал и пошел!
– Я только выяснил то, что имел право знать.
– Выяснил? Пошел вон! Убирайся!
Он и правда чувствовал себя палачом, только что закончившим допрос с пристрастием. Выпытал, что хотел, надругался и ушел, оставив узницу корчиться с вывернутыми пальцами, вырванными ногтями.
Спускаясь по лестнице, он скользил взглядом по стенам с гематомами сырости, с обширными язвами отвалившейся штукатурки. Трехэтажный особняк, когда-то принадлежавший семье полковника, ему пожаловало государство за особые заслуги, но он так и не почувствовал себя в нем дома, погостив в общей сложности месяца три во время недолгих отпусков. Все здесь требовало ремонта, кроме вычурной лестницы да бронзовой люстры над ней, остатков былого колониального великолепия. Но все руки не доходили, и он понимал, что уже и не дойдут, потому что, скорее всего, спускался по этой лестнице в последний раз.
А еще полковник поймал себя на том, что новость об убийстве нерожденного ребенка его почти не тронула: ни печали, ни сожаления. Он понимал, что это ненормально, но ничего не мог с собой поделать. Всеми его мыслями владела теперь долговязая фигура в нелепой старой шляпе.
Старик дремал на скамеечке у клеток с петухами. Дети с криками скакали через его ноги, протянутые чуть не на середину узкой улицы.
– Добрый день! – сказал полковник громко.