– И, как видно, глуха, – продолжил незнакомец. – Эти голоса вокруг.
Путница прислушалась. За его голосом был слышан только треск костра, такой, каким бы он был, пылай в нем дрова. Где-то далеко рождался шум ветра, больше похожий на чей-то протяжный вой. Скрипы и шорохи вторили его завываниям. И чем дольше женщина слушала, тем нестерпимее становился шум. Чьи-то шаги то приближались, то отдалялись, словно кто-то невидимый ходил вокруг. Всхлипы, плачь и стоны, а за ними пришли крики отчаяния и ужаса, мольбы о помощи, перемешанные меж глухими раскатами далекой грозы. И поняла Путница, что не было нигде боле столь кошмарного места, и тот час же решила покинуть его.
– Я помогу тебе, – она встала с пыльной земли, на которой сидела, и тот час же осознала, как смертельно замерзла до боли в костях и суставах.
Все мышцы ныли и противились, и ей едва удалось сделать несколько шагов. Путница обернулась, желая попрощаться с Незнакомцем, но тот словно потерял к ней всякий интерес, отвернулся и безмолвно глядел в непроглядную ТЬМУ, густым маревом покрывавшую всё вокруг. И лишь слабый свет костра не давал ей сомкнуться и поглотить Незнакомца. Путница отходила всё дальше и дальше в темноту, и вскоре последний отблеск костра пропал позади. И вновь вокруг не осталось ничего, только ТЬМА. И в ней она шагала вперед, одолеваемая холодом и сомнениями. Тот ли это человек, которого она ищет. Кто он и как ему помочь? Множество мыслей роились в её голове, и каждая из них имела голос. И голоса эти невпопад вились вокруг. Шепотом, смехом, бранью и криками мысли пытались завладеть её вниманием. «Кто послал меня сюда?»– прозвучал голос рядом. «Что мне делать?» – спросил другой. «Ты умрешь», – всхлипнул третий. «Трусиха, беги, беги пока не поздно», – смеялся четвертый. «У тебя ничего не получится», – обреченно простонал последний. Путница остановилась. Сомнения и страхи липкой тиной поглощали её и тянули на дно темной непроглядной пучины. «Больше нет смысла продолжать путь», – снова прозвучал голос в голове. Её собственный голос. Путница вздрогнула. Это ведь был её голос и ни чей больше. А значит, он принадлежал ей и должен был ей же подчиняться. Женщина не помнила, чтобы была трусихой, гордость и пренебрежение к страху вдруг родились в ней, в самом сердце. Она фыркнула, раздраженная собственной слабостью и малодушием, и сделала новый шаг по ТРОПЕ.