Итак, она проснулась рано, вдобавок, с дурным предчувствием, которое, возможно, было связано с дурным сном (сна она почти не помнила, но ощущение чего-то крайне отвратительного – ей приснились то ли дохлые рыбы, то ли ядовитые бледные грибы, – осталось).
Не успела она подняться с постели, как в ее спальню вошел супруг, по обыкновению ступая очень мягко, почти бесшумно.
Приблизившись к окну, отдернул портьеры и повернулся к ней лицом. Он выглядел абсолютно подтянутым – лицо гладко выбрито, волосы тщательно причесаны, и безусловно идеально зафиксированы "стрелки" на брюках (об идеально чистой сорочке не стоит и упоминать).
– Прости, что приходится тебя будить в столь непривычно ранний час… но ты же помнишь, какой сегодня день?
– Помню, – пробормотала Анна и, не вставая с постели, набросила поверх атласной комбинации такой же атласный, серебристо-голубой халат, – День моего отбытия.
– Верно, – кивнул Зарецкий, – Проводить тебя я, увы, не смогу… впрочем, тебя отвезет в аэропорт Савельев. А в Берне встретит Глухарев.
– Очень похоже на конвой, – не преминула она съязвить, – Словно ты боишься, что я потеряюсь как ребенок или маразматик. Или сбегу?
Зарецкий снисходительно вздохнул (и взгляд его желто-зеленых глаз тоже был снисходительным).
– Я тебе говорил уже неоднократно и повторяю – либо ты живешь тут по моим правилам, либо… живешь не тут. Не нужно, вот только не нужно обжигать меня взглядами! – он даже поморщился, – Любому терпению есть предел и моему – тоже. Хотя уж пожаловаться на недостаток терпимости к твоим выходкам с моей стороны ты не можешь… – он прошелся по мягкому ковру ее спальни и снова остановился у окна, – Я понимаю, что тебе больше по душе нравы французского дворянства, описанные в романах Бальзака и Дюма, которые ты так любишь читать и перечитывать, но, извини, детка, на дворе не восемнадцатый, а начало двадцать первого века.
Конечно, твой несостоявший Бонд, – в голосе Зарецкого явственно проступило презрение, – В угоду тебе готов был изображать и пажа, и фаворита, опускаться на колени, лобзать ручки и прочее… – Зарецкий усмехнулся (очень холодно), – Но кого он при этом имел реально, ты задумывалась?
Анна ощутила, как кровь бросилась ей в лицо и, пожалуй, она краснеет, как девчонка (правда, не от смущения, а от злости). У нее уже готовы были вырваться слова относительно индивидуумов, не видящих бревна в собственном глазу, упрек, а точнее – напоминание супругу о его многочисленных увлечениях, интрижках и кратковременных связях…