Уже потом они частенько ругались из-за этой мастерской: у него была дурная привычка включить воду и, забыв о ней, подняться наверх.
Она возмущалась:
– Я тысячу раз говорила следить за водой! Ты вечно там оставишь что-нибудь, она через край льется!
Он искренне удивлялся ее возмущению:
– Да какая разница? Ну, перельется, и что? Кротов затопим?
Она в очередной раз закатывала глаза. Дежурный аргумент, меняются только животные – затопим кротов, крыс, червей, змей… Ей, впрочем, тоже нечего было больше сказать, все уже звучало: сыро в подвале – сыро в доме, от этого ничего хорошего не бывает.
Да черт с ним, в самом деле. Главное – все остальное в порядке.
Он в мастерской занимается своими делами, восстанавливает душевное равновесие. Она в это время читает в гостиной или отдыхает в беседке. Успевают друг по другу соскучиться и встречаются с большой радостью.
Это продолжается несколько лет.
Все бы хорошо, если бы он не был иногда таким… жутким.
Поднимается в гостиную – злой, глаза страшные. С кем ты говорила? Ни с кем, здесь никого нет. Врешь? Под кровать запихала его или в шкаф, а? Да ты чего, можешь хоть всю мебель перевернуть…
И он переворачивал. Ругался, швырял вещи. Потом успокаивался, просил прощения. Стабильно – раз в пару месяцев. Если выпьет – совсем плохо: то прижимает к стене, грозится убить, если что, то плачет, клянется в любви, просит не оставлять…
Она любила его. Правда.
Раньше.
Потом терпела.
Потом боялась.
Результат один: продолжала жить с ним и делать, что нужно.
С каждым днем она все сильнее замирала, когда слышала его шаги на лестнице. В каком настроении он в этот раз выйдет из мастерской?
Если все прошло удачно, то влюбленный, сияющий, счастливый.
Милая, мне так хорошо, какая же ты красавица, поедем завтра в наше место, я подарю тебе, что захочешь!
Если нет – злой, угрюмый, ревнивый.
Опять это дерьмо, и все из-за тебя, неблагодарная, неверная, черствая дрянь!
Состояние легко угадывалось по звуку шагов.
Первое случалось все реже.
Однажды, успокаивая его после очередного приступа, она решилась сказать:
– Так нельзя. Твое искусство тебя с ума сводит.
Его голова, лежащая на ее коленях, медленно повернулась на голос, но веки не спешили подниматься, только странная злая усмешка тронула губы.
– Нет. Я сразу был сумасшедший. Я же говорил…