Красная ленточка, которую я привязала к ветке, трепетала на ветру, словно приветствуя меня. Я чувствовала присутствие мамы, когда, опустившись на колени, принялась молиться о безопасности Эссекса на пути к свободе. Закончив молитву, я поднялась и разожгла огонь с помощью кремниевого огнива. Как только трут занялся, я бросила в разгорающийся костер скрученные узлом вещи. Наблюдая за тем, как языки пламени лижут одежду Эссекса, я снова и снова задавала себе вопрос: не лучше ли было и мне бежать вместе с ним? А теперь, когда и мама, и Эссекс покинули меня, остался единственный человек, которому небезразлична моя судьба, – мастер Джейкоб. Мысль о том, что отныне я совершенно одна, тяжким грузом лежала на сердце.
Костер почти догорел. Я уже собиралась уходить, когда заметила впереди, там, где между стволами деревьев поблескивала река, какое-то быстрое движение. Я решила, что это белохвостый олень. Мама рассказывала, что олени предпочитают спускаться к водопою после наступления сумерек. Но еще через пару минут до меня донесся сдавленный крик. Движимая любопытством, я решила посмотреть, в чем дело. Приблизившись к откосу, я увидела миссис Дельфину. Хозяйка стояла по колено в воде. Внезапно она издала пронзительный вопль и оказалась в реке уже по грудь. Я сорвалась с места и бросилась вниз по холму.
– Миссис, миссис! – позвала я, добежав до кромки воды.
Она не отвечала. Затем развернулась и двинулась обратно к берегу. Только теперь я увидела младенца: обнаженное тело мальчика висело у нее на локте, обмякшее и безжизненное. Миссис Дельфина вышла из воды и швырнула труп мне, приказав:
– Закопай это.
Она побрела назад к большому дому, а я осталась стоять на песке. Слезы бежали и бежали по щекам, их невозможно было остановить. Как она могла поступить так жестоко – убить своего ребенка, собственную плоть и кровь? Можно было бы просто отдать его женщине на плантацию. Никто не стал бы задавать лишних вопросов, мальчика приняли бы как своего. Лежащее у меня на руках мертвое тельце было холодным как лед. Я сняла шаль и завернула в нее младенца. Две прекрасные души погибли в один день. Дойдя до сарая на краю сада, я взяла лопату и, вернувшись к тому месту, где сожгла одежду Эссекса, принялась рыть могилу для его сына.
Едва я проснулась на следующее утро, в памяти возник призрачный образ мертвого младенца; затем всплыла другая картина: безжизненное мамино тело, накрытое белой простыней, – и глаза мгновенно наполнились горячими слезами, которые выкатились из-под закрытых век и побежали по щекам, обжигая кожу. Выйдя в холл, я столкнулась с Лавви. Я рассказала ей, как накануне вечером миссис поступила с ребенком. Нижняя губа у экономки задрожала, она покачнулась и застыла на месте; на какой-то миг мне показалась, что Лавви вот-вот упадет в обморок. Из забытья ее вывели сердитые вопли Снитча: как и обещал, надсмотрщик явился с утра пораньше и теперь что есть мочи молотил в заднюю дверь.