Свернув направо, он размашистым шагом преодолел узкую крутую лестницу и, затаив дыхание на крыльце подъезда, набрал заветный номер. Сердце глухо застучало. Окно на первом этаже раздраженно залязгало посудой.
– Кто? – Спросила Анжела.
– Марлон Брандо.
– Пароль.
– И не пытайтесь!
Лифт затих. Костати вышел на площадку. За приоткрытой дверью в черном платье усмехалась высокая худая Анжела Левицкая. Пышные светло-каштановые волосы были уложены с обдуманной неряшливостью.
– А что так рано? – Костати с виноватой улыбкой развел руками. – Ты в своем репертуаре… Тебе надо было сказать, что квартирник начнется в три и тогда ты пришел бы вовремя: в семь, – поддела Левицкая.
Костати попытался обнять ее. Анжела отстранилась и оттолкнулась от Костати.
Набитая публикой гостиная слушала Савельева. Антон играл на полуакустической гитаре и пел свое. Закрыв глаза и вздернув острый щетинистый подбородок, кудрявый конгуэро в черной майке с амулетом Уаджет на впалой груди и фенечками косого плетения из мулине на правой руке выводил ритмический узор на конге.
Было душно, как в тюремной камере, в которой нон-стопом звучит песня Шамана «Я русский». Пахло уксусом, ванилью, полынью и старой церковью.
Положив ладони на раставленые колени, журналист сетевого издания «Городской вестовой» Вадим Уваров кивал в такт песни, раздувал широкие ноздри и, сладко жмурясь, улыбался в густую черную бороду и громко сопел.
Похожая на Барбару Стрейзенд жена мастера надгробий Наталья Романовна Фролова тревожно озиралась, словно ожидая подвоха. Ей игриво подмигнул и улыбнулся вальяжный смахивающий на Кевина Костнера дизайнер интерьеров, рядом с которым угнездился Костати. Жена скульптора надгробий фыркнула, дернула плечом и отвернулась
Между тем Савельев замолчал. Гостиная облегченно оживилась, зашумела и захлопала.
– А баллада-то с черным юморком, – заметил Кевин Костнер и, оглядываясь, весело кивнул сутулой похожей на Марию Шнайдер парикмахерше с темно-рыжими крашеными хной волосами, которая жалась к моложавому программисту и рассеянно теребила сережку.
Вино в бокале было сухим и терпким. Почмокав губами и языком, Костати поморщился.
– А теперь новое, – улыбнулся Савельев и отпил из чашки чай с лимонником
– Хорошо забытое старое? – Насмешливо сверкнул очками холеный плотный похожий на Григория Лепса мастер надгробий Родион Фролов. Барбара Стрейзенд ткнула его локтем в бок.