Подошвы кроссовок упирались в конец сужающейся ямки. Шея была немного вбок. В остальном место идеально подходило. У земли было прохладнее. Ягодицы, крестец, поясница – остывали. Голени в своей широкой икроножной части – остывали. Через два пролёта шмеля начала остывать спина. Вот голова одна, не хотела остывать. Горячая и отёкшая, она сложно привыкала к исчезновению вращающейся мысли об усталости. Искала её в застенке черепа. Не умела ещё принять лежащий, остановившийся мир. Тогда остывающий человек сдвинул кепку на лицо и подвигал затылком по пыли чтобы достать до холодной части земли, если она там есть. Холодок не спеша, как старый муравей, заполз на нестриженный затылок, на виски и застрял в ушах. Скулы, щёки, лоб и верхняя губа особенно, отчего-то, оставались неприятной повышенной температуры. Мужчина убрал с лица кепку, попытался дуть себе на нос и лоб оттопыривая нижнюю губу. Как дуют дети, проснувшиеся среди ночи от кошмара, чтобы избавиться от него. Дуновение собственного воздуха не могло остудить части головы. Голова и сама удивлялась действию мужчины. Чего он добивается? Дует на себя лёжа у дороги. Это ничего не изменило, но от попыток дуть он устал окончательно и уснул. Или это было нечто, некое состояние человека, упавшего на землю, очень похожее на сон. Сон.
***
Человек назывался Гоушан. Назвали его так родители, увлёкшись китайской философией, языком и культурой, и вовсе не размышлявшие о будущем ребёнка среди Вань и Маш. Гоушана очевидно ещё в садике перекрестили в Гошу. Имя это понравилось и ответственной за него бабушке. Какой-то пушистый позитив скрывался в буквах имени Гоша. Мягкость шипящих и лаконичность гласных. Тянущееся «о-о-о» и, слабое, нехрипатое «гэ». Такое несельское гэ было у Гоушана, такое городское гэ. Такое интеллигентное. Звучало без акцента, звонко как в словах «гладиолус» и «аггравация». Совсем не так как в «огороде» или «гирлянде». Ребёнок чувствовал такие вещи, учился и развивался. Так что в итоге дорос до взрослого организма, до диплома и звания учитель. Кем мог стать такой тонко чувствующий, с экзотическим именем, как не преподавателем университета? Им и стал. Карьера была молодой, но заметной. Студенты стазу запоминали Гоушана Викторовича, студентки – аналогично. Гично. Гэ. Только пятидесяти двухдневный педагогический отпуск разлучал Гошу с необходимостью вслушиваться в степени оглушения гэ в его имени губами новеньких. Выдохами первокурсников, ступающих на гуманитарную кафедру. В место, где ковалось высшее образование, столь желанное для родителей студентов. Сейчас же как раз было то лето. Те пятьдесят плюс дней. Дача. Лес. Рыбалка. Быт бессемейного лирика. И ни одной гэ в этом ряду отпускных существительных. Отпуск вдали от интернета и флэт-уайта, и всякого гэ.