Моё участие в диалоге сводилось лишь к комментариям вроде «да» или «нет», или задумчивому мычанию, которое я вставлял в самых эпических моментах историй наместника. Однако, когда он заговорил про Стэйси я невольно стал гораздо внимательнее.
– Я и Кайра тогда были на берегу, когда Виктор, шутки ради, столкнул Ану в воду с пирса и кричал, чтобы не выбиралась на берег, пока не научится плавать. Она тогда чуть не утонула…
– Ты тоже посчитал это шуткой? – нахмурился я, прервав рассказ.
– Нет, конечно, но в том году Серпент стал полноправным королем, и никто не мог ему перечить, – пожал Герберт широкими плечами, будто это было само собой разумеющимся и собрался продолжить повествование, поскольку оно, видимо было началом какого-то веселого, по мнению рассказчика, эпизода, но я снова невежливо перебил:
– Неужто и Дэймос не мог?
– Дэй – мог, но это же Дэй, – ответил Герберт, словно это всё объясняло. – И тогда его рядом не было. К тому же Серпент был старше и как брат точно не причинил бы сестре существенного вреда. Но суть в том…
Однако суть мне была уже не важна.
– Виктор только и делал, что причинял ей вред, – выплюнул я, не скрывая злости. – Один раз даже убил. А все вы, так называемые друзья, предпочитали стоять в сторонке и бездействовать.
Аману мои слова ожидаемо не понравились:
– С какой стати ты решил меня обвинять, Величество? – Сердито поднял светлые брови наместник. – Во-первых, неизвестно, что сделал бы ты сам на моем месте, во-вторых, ты знаком с Аной всего-ничего, а я знаю ее всю жизнь и всегда был для нее…
– Кем бы ты для нее ни был, это прошло, – угрожающе прервал я его тираду. – Для тебя она – Стасилия, а не Ана, и теперь даже смотреть в ее сторону не смей.
– А то что? – Задиристо вскинулся он, явно не собираясь уступать. – Думаешь, если сделал ее арссийской королевой, она теперь будет с тобой из чувства долга? Как бы ни так! Ты совершенно ее не знаешь!
Но я знал Стэйси гораздо лучше него. Будучи связанным с ней когда-то кристаллом, до сих пор продолжал ощущать отголоски ее эмоций. И то, что чувствовал к ней слишком сложно было описать словами. Одни только мысли о ней учащали мое сердцебиение с несколько раз. А от слов Герберта по телу горячей волной прокатилась ярость. Кровь загрохотала в ушах. И, судя по прищуренным глазам и раздувающимся ноздрям собеседника, наши чувства были взаимны как никогда.