В этом крике чувствовалась злость. А еще: боль и отчаяние. Глубокая безграничная боль. Не та боль, что испытывает человек, ударившись локтем об угол дверного косяка. Не та, которую испытывает пациент на приеме у зубного врача, сверлящего ему зуб и буром постоянно касающегося оголенного нерва. Бийянгма слышал, как кричит в лесу леопард, потерявший свою подругу. От этого крика мурашки, бегущие по спине, кажутся стадом носорогов, топчущим не успевшего убежать с их пути неудавшегося охотника. Растерявшегося и попавшего в самую гущу разъяренных животных, остановить которых в состоянии, пожалуй, только танковый взвод. Все остальное для них не существенно: они плохо видят, но быстро бегают, а их толстые ноги втопчут в землю хоть человека, хоть автомобиль, попадись они им на пути.
Точно такой же крик услышал Бийянгма сейчас. Но это кричал не зверь, а человек. И столько ненависти и отчаяния было в этом крике, что такие же мурашки пробежали у дежурного по спине. Черт возьми – это кричал тот парень, о котором он только что доложил по телефону следователю! Полицейский был уверен в этом «на все сто» – ведь ни в ком другом из оставшихся нарушителей, которые сидели здесь уже не по одному дню, не было, да и не могло быть столько злости. Это он знал наверняка. Но он не знал другого: может быть, этот парень сумасшедший? Если он пойдет сейчас туда, кто знает, может этот псих бросится на него? И даже решетка камеры не спасет его? Нет, Бийянгма не был трусом, но его прошиб холодный пот, когда он вспомнил подробности рапорта. Налив в стакан воды и выпив ее залпом, он помедлил, но потом все-таки решился: «J’irai, quoi qu’il arrive… Et puis je demanderai la permission. Et j’irai en Italie. Et je resterai là pour toujours31».
Медленно с протяжным скрипом отворилась дверь, и в коридор с опаской вошел дежурный сержант. Он нервничал, а потому, держал руку на кобуре, готовый, по правде сказать, скорее, дать деру, нежели стрелять. Однако видя, что задержанный не проявляет никакой агрессивности, Бийянгма, осторожно подошел к камере и посмотрел на парня, приняв стойку полицейского при исполнении: ноги на ширине плеч, руки сложены за спиной, подбородок выпячен – эдакий неприступный страж закона. Придав себе такой убедительный и грозный вид, он, не терпящим возражений голосом, произнес: