Совсем иначе Грехем относился к Джеффу – тихому улыбчивому мальчугану с огромными черными глазами, которые открыто, смотрели на мир. Вначале он просто помогал ботанику ухаживать за растениями, но очень быстро стал незаменимым. Как верный пес он следовал за ним повсюду. По вечерам они сидели вместе перед камином, и Грехем рассказывал ему истории или читал вслух книги. Джефф часто засыпал прямо на ковре, а Грехем еще долго ворошил угли длинной кочергой. Мальчик оказался способным и быстро овладел искусством ухода за экзотическими растениями. Как и Грехем, Джефф любил огромные деревья, которыми так славился ботанический сад. Особой гордостью была старая секвойя. Ей исполнилось несколько тысяч лет. Она впечатляла размерами и величественностью. Грехем определил, что эта секвойя самая древняя из оставшихся на Земле. Ствол, похожий на руку старика, устремлялся высоко в небо. Дерево стояло в одиночестве, потому что ничто не могло расти под его мощной кроной. Грехем провел около секвойи большую часть своей жизни. Он часто долго стоял, прижавшись к стволу, что – то шептал, блаженно улыбался. Никто не решался потревожить его в эти часы. Это было бы столь же кощунственным, как прервать молитву. Постепенно и Джефф стал приходить к секвойе, и они уже вместе сидели под ее кроной, переговариваясь на одном им понятном языке.
Но ничто не продолжается вечно. Ранней весной прошли проливные дожди, и Грехем простудился. Никто не ожидал трагедии, такое бывало и раньше – обычная простуда, да и только, но его состояние резко ухудшилось. Грехем осунулся, седая щетина состарила его на несколько лет. Бледные тонкие руки лежали поверх одеяла, грудь сотрясали хрипы, как будто внутри клокотал маленький вулкан. Иногда он бредил, пытался встать, о чем – то горячо говорил. Мальчик неотлучно находился рядом. Грехем наотрез отказался ехать в больницу.
– Если мне суждено умереть, то я умру здесь, а не на больничной койке, – твердо заявил он.
Силы покидали его, и он старался каждую минуту улучшения использовать для того, что бы сделать записи. Когда не смог писать самостоятельно, стал диктовать Джеффу. Порой казалось, что болезнь полностью одолела его. Глаза блуждали, речь становилась бессвязной, но каким – то невероятным усилием воли он возвращал сознание и спешил завершить последний в своей жизни научный труд.