Ее веки чуть дрогнули – от испуга. Я вдруг понял, что надвинулся слишком близко и своим резким дыханием обжигаю ей щеки.
Нельзя командиру позволять себе такие выходки. До чего безобразная сцена… Я взял себя в руки и отошел к столу.
– Вы… в конюшне вы велели мне зайти, – мягко напомнила Нора.
Я повернулся. Она опять смотрела в пол.
– Забудь. Мне доложили, что в Роще грез замечены акары. Я хотел, чтобы ты это проверила, раз твой дом все равно в той стороне.
– Я готова!
– Нет, я отряжу других. Отправляйся к родным.
Мой гнев иссяк, слова больше не обжигали. Я вновь оперся о стол лицом к окну, слыша за спиной, как униженная Нора выходит и закрывает за собой дверь.
С «безродными дворнягами» и правда пора кончать.
Когда акарские беженцы пришли сдаваться на нашу милость, Клерия закрыла перед ними врата. Лишь глава Вороньего города – человек своеобразных взглядов и редкого упорства – распорядился дать им кров. К несчастью, всего через год лорд Оллисьер скончается из-за гнили. Сын, хотя и не разделял отцовских убеждений, все же позволил беженцам остаться. Их численность ограничивают, урезая паек для многодетных семей и насильно вербуя жителей в клерианское войско. Остальных уносят ежегодные вспышки Бурра.
– Офицерский рапорт об акарском лагере спустя пять лет с его основания. 11 ц. 1954 г.
Сегодня я впервые пришел за утренним пайком самым первым. Всему виной звон колокола. Его бой застал меня еще в безмятежной дреме, пронзил гулом все тело и кости, заставляя сердце быстро зайтись и сотрясая мысли. Он возвещал всей Минитрии, что родилось одиннадцатое Семя и одиннадцатый Цикл на исходе. Но, что важнее, давал понять высшему Злу, где бы оно ни таилось: век его на исходе.
На-пле-вать. Пока все соображали, что к чему, я уже схватил наши с мамой миски. Мама крепко спала, ворочаясь под тонким слоем соломы. Еще бы: вчера она вернулась от приятелей за полночь. Приятно же ей будет проснуться от запаха не мерзлой слякоти, а теплого завтрака!
Я бросился через наше поселение – лагерь, разбитый на скорую руку из палок, соломы и грязи целых шестнадцать лет назад. Жить тут тесно, особенно мне: я ведь только-только встретил шестнадцатую осень.
Из-за рождения детей лагерь с годами уплотнился. Жилище приходилось часто латать – благо грязи, соломы и палок было в изобилии. Те, у кого водились средства, жили в юртах. Грязевые хижины грудились уже вплотную одна к другой. Под нашим боком неусыпно бдел Вороний город – вернее, его крепостная стена, за которую было не заглянуть. Всплески беззаботного смеха оттуда – это все, чем людской быт соприкасался с нашим подневольным миром, очерченным с трех других сторон высоким, даже по акарским меркам, частоколом.