Весна 1612 года была ранней. Теплыми ветрами она пришла из-за моря в донские степи, слизала, растопила белое зимнее покрывало. Уже к середине марта сошли снега, обнажив бурую подстилку прошлогодней травы. В степь вернулись жаворонки, прилетающие всегда раньше прочих перелетных птиц, просторы наполнились их приятным негромким пением:
«Жаворонки прилетите,
Студену зиму прогоните!»
Уже к началу апреля степь стала прихорашиваться, просыпаться, зазеленела, покрылась цветочным ковром из крупных фиолетовых цветов сон-травы и золотисто-желтых горицвета. Теперь казацкие лошадки не пропадут в походе от бескормицы. Весенний воздух наполнился ароматами, гудением шмелей и пчел, хаотичными полетами легкокрылых бабочек. В небе послышалось тоскливое курлыканье журавлей. Они ведь получили свое название от древнего славянского слова журба, то есть грусть, печаль. Люди тех времен верили, что осенью эти птицы уносят в небо души умерших, а весной несут на белых крыльях души младенцев, ожидающих рождения.
Андрей Васильевич Алябьев в течении зимы, объехав донские станицы, собрал за зиму тысячный казачий отряд. Казаки по достоинству оценили его силу, удаль и нечванливость. Немалую роль оказали также послания патриарха Гермогена, томившегося в польском застенке, в которых он призывал встать на защиту России и православной веры от польских захватчиков. Да и жалование Кузьма Минин сулил всем ополченцам немалое 40—50 рублей в год, тогда, как в мирное время стрельцы, например, получали по 4—5 рублей, то есть в 10 раз меньше.
Казачье войско вместе с весной двигалось на север. Ушастая лисичка корсак прорысила в сторону, уходя с дороги всадников. Семейство сурков, протявкав тревогу, юркнуло в свои норки. То тут, то там взлетали свечками в небо жаворонки. Во главе отряда ехали боярин Андрей со своими стрельцами и войсковой атаман Макар Наметов, невысокий, но с ладной, как у соколика фигурой, седоватый, со шрамом через всю левую щеку. Вместе с ним следовала и передовая казачья сотня, в которой находился и Захар и Митя Коржов. Атаман втянул носом воздух и мечтательно произнес:
– Толока (пастбище), вольные травы, целинные. Никто здеся не пашеть, не сееть! Мабудь принесем мы весну у Россею, да и прогоним зиму вместя с ляхами!