А в израильском супере, куда я зашел как-то после работы, меня вдруг окликнул женский голос:
– И вы здесь?
Я обернулся и всмотрелся в типично русские черты, сквозь которые уже начал пробиваться Израиль. Моль – та самая сестра умершей Тефали, моей учительницы музыки. Зеленые глаза бога Окуджавы замаскированы очками в модной израильской оправе. Ну как модной – безвкусной.
– Здравствуйте.
– Шалом, мотек!
Оказалось, что Моль живет по соседству со мной, и я помог ей донести продукты до квартиры. Очень хотел уйти сразу, но не получилось. Моль рассказала, что она тут уже почти четыре года и что ей все нравится. Что только в конце жизни, в Израиле, она поняла, что жить надо, как израильтяне: никуда не спешить, совланут и беседер, беседер и совланут, не то что там, – и что она впервые не выживает, не решает проблемы, она – «осе хаим». «Оса хаим», – автоматически поправил я ее. Моль на секунду задумалась, но тут же снова встряхнулась: а вы знаете, что улыбка на иврите будет «хийух»? И рассмеялась задорно, как девочка.
Потом мы пили чай и вспоминали Тефаль. Печаль делает чай вкуснее. Даже израильский чай «Высоцкий». Моль рассказала, что до Израиля никогда не была за границей, всю жизнь прожила в Ленинграде, даже в Москву к сестре выбиралась редко. По праздникам, ну и на похороны. Тут ее голос дрогнул; на старой, еще советской люстре повисла пауза. Моль встала и включила проигрыватель. Аккорд. Такой же, как был на поминках Тефали. А может, и тот самый. Моль переворачивала пластинки, как переворачивают песочные часы, запуская заново время.
«Когда я вернусь… Ты не смейся, когда я вернусь», – запел Галич, и Моль заплакала.
– Знаешь, я думала, что если перееду в Израиль, то буду счастлива, – призналась она. – Но куда бы ты ни уехал, ты всегда берешь с собой себя. И все мы – дикобразы. Это у Тарковского, в «Сталкере», – пояснила она в ответ на мой недоуменный взгляд. – Дикобраз молил Зону вернуть брата, а получил кучу денег. И повесился. Потому что дикобразу – дикобразово. – Моль усмехнулась и сняла наконец свои израильские очки. Глаза были те же – зеленые глаза бога Окуджавы.
«А когда я вернусь?» – снова спросил Галич. «Отсюда не возвращаются», – ответил Сталкер.