Однажды она сказала мне: «Слушай, давай заведем собаку». Я внимательно взглянул на нее и сразу уловил ее настроение. Ее напряженный измученный взгляд словно умолял меня и одновременно был тверд и решителен. Я верно угадал его. Моя драгоценная супруга давно уже все решила и от меня ей был нужен только один ответ, который подтвердил бы, что принятое ей решение верно. Ей не нужны были мои рассуждения по этому вопросу, моя изворотливая логика случайно могла бы отыскать лазейку в ее доводах и поставить под сомнение разумность ее решения. Ей совсем этого не хотелось, более того, она не рассматривала даже саму возможность какого-то иного заключения, кроме своего. Решение завести собаку, полностью удовлетворяло ее воспаленным чувствам, разум был здесь неуместен.
Когда я узнал какую именно она хочет собаку я все же, в угоду привычке, немного посопротивлялся, впрочем, предложи она тогда принести домой сколопендру я согласился бы и на нее. Супруга моя была совершенно уверена, что живой характер собаки и теплота ее преданности успокоят наконец ее сердце и непрекращающаяся душевная боль, сковавшая наши с ней жизни, прекратится. И в этом я полностью был с ней согласен – живое существо в доме потребует от нас заботы и ласки, а значит и чувства наши, сейчас будто-бы покрытые пеплом, мрачные и тяжелые, очистятся теплотой мохнатого тела и снова оживут. Но я также понимал и то, что собака непременно должна быть такая, что как только утихнет боль и случившееся горе останется лишь печальным воспоминанием, она по прежнему будет искренне любима нами и не придется однажды раскаиваться в том, что, пожалуй, мы поторопились с выбором и сделали большую глупость. Однако супруга моя была неумолима и крайне убедительна и мое сопротивление скоро угасло.
Дело было в том, что я нисколько не был против собаки, но думал только наивно полагал, что это может быть снова маленький «Йорк» или, возможно, кто-то еще компактнее и незаметнее, но ни как не тот невротичный пес с вытянутым пронырливым носом, которого откопала где-то моя драгоценная супруга. С короткими неуклюжими лапами, казалось грубо вырубленными топором; вислоухий, с матово-черной шерстью и белой грудкой-манишкой; проворный любопытный нос его и нижняя часть мордочки выбелены на конце, будто неуклюжий художник мазнул его кистью оставив рваное пятно, намереваясь сделать его красивым породистым псом, да так и оставил, вовремя сообразив, что решился на невыполнимое дело.