Десять талантов. Небольшие истории про больших людей - страница 5

Жуковский договаривается со своим другом знаменитым врачом Мойером, чтобы тот приехал из Дерпта в Псков и прооперировал Пушкина. Но Александр Сергеевич не соглашается: «…я не довольно богат, чтоб выписывать себе славных докторов и платить им за своё лечение, – Мойер друг Жуковскому – но не Жуковский. Благодеяний от него не хочу».

А о Василии Андреевиче пишет брату: «Что за прелесть… его небесная душа! Он святой…»

Ссылка пошла Пушкину на пользу. Он укрепился в вере, многое понял: «Наши таланты благородны, независимы». «Прочти послание к Александру (Жуковского 1815 года). Вот как русский поэт говорит русскому царю».

А Жуковский ждал от Пушкина «Бориса Годунова»: «Твоё дело теперь одно: не думать несколько времени ни о чём, кроме поэзии, и решиться пожить исключительно только для одной высокой поэзии. Создай что-нибудь бессмертное, и самые беды твои (которые сам же состряпал) разлетятся в прах. Дай способ друзьям твоим указать на что-нибудь твоё превосходное, великое, тогда им будет легко поправить судьбу твою; тогда они будут иметь на это неотъемлемое право. Ты сам себя не понимаешь, ты только бунтуешь, как ребёнок, против несчастия, которое само есть не иное что, как плод твоего ребячества: а у тебя такие есть способы сладить с своею судьбою, каких нет у простых сынов сего света, способы благородные, высокие. Перестань быть эпиграммою, будь поэмой».

14 декабря 1825 года заговорщики попытались совершить в Петербурге государственный переворот. На Сенатскую площадь привели обманутых солдат, не понимавших, что происходит. Император Николай I потом простил их – без всякого наказания.

Жуковский в те часы находился в царском дворце и стал очевидцем событий. Писал: «Провидение сохранило Россию. Можно сказать, что Оно видимо хранит и начинающееся царствование. Какой день был для нас 14-го числа! В этот день всё было на краю погибели: минута, и всё бы разрушилось. Но по воле Промысла этот день был днём очищения, а не разрушения; днём ужаса, но в то же время и днём великого наставления для будущего».

Слухи о происшедшем распространились по стране. Дошли и до Михайловского. У Пушкина появилась надежда, что новый правитель помилует его, позволит вернуться в столицу.

Уже в январе 1826 года (всего месяц прошёл после восстания!) Пушкин спрашивает в письме: «Кстати, не может ли Жуковский узнать, могу ли я надеяться на высочайшее снисхождение, я шесть лет нахожусь в опале, а что ни говори – мне всего 26».