«Уноси ноги! – кричал очнувшийся разум. – Ты играешь с огнем!»
Сердце в ответ колотилось о ребра пойманной птицей.
Решимости хватало только до того момента, когда он своей слегка развинченной походкой уличного мальчишки выходил из ее подъезда и, закурив, медленно шел через двор к своему дому. Пока, глубоко затягиваясь, шагал по протоптанной собачниками дорожке, вся его вымученная стойкость пропадала. «А как я буду учить в таком состоянии? – думал он. – Я ведь не смогу. А, ладно, сегодня вечером пойду к ней, какая разница, когда… Днем раньше, днем позже… А так я хотя бы смогу добить иммунологию!»
Душа резюмировала: «Что ты дергаешься и изводишь себя? Все равно ведь вернешься!»
Сразу пропадала боль в груди, дышать становилось легко и свободно, и Саша, совершенно счастливый, тихо проскальзывал в свою квартиру и ложился спать.
Это были странные дни, потому что, поспав совсем немного, часа два или три, он вставал абсолютно выспавшимся и бодрым и сразу садился за учебники. Правда, приходилось нечеловеческим усилием воли буквально давить в себе мысли о Кате, о том, как все было прошедшей ночью, и о том, как будет ночью предстоящей. Он заставлял себя не думать о ней два часа, потом еще час, потом снова два. В промежутках, конечно же, думал, и это было наградой за вызубренные понятия и определения, за проклятую латынь, которая никак не запоминалась, и он, меря шагами комнату, повторял и повторял целые предложения, как стихи.
В какой-то из этих дней отец стоял на кухне и смотрел в окно. Вдруг он позвал:
– Санька! Подойди-ка сюда, сынок!
Саша, подняв голову от тетрадок, крикнул в ответ:
– Пап, я занимаюсь!
– Иди сюда, говорю!
Потягиваясь до хруста в занемевших плечах, Саша вышел на кухню. Отец кивнул куда-то в сторону двора:
– К этой, что ли, красотке ты каждую ночь шастаешь?
Саша выглянул в окно и увидел Катю, которая выгуливала свою Малышку в маленькой рощице ранеток возле голубятни. Собачка нюхала что-то в траве, а Катя стояла, глубоко засунув руки в карманы драных джинсов, отчего они сползли ниже пупа, открыв полоску смуглого, совсем чуть-чуть округлого животика. Под майкой—«алкоголичкой» все так же явно, как и в их первую встречу, не было ничего похожего на белье.
Слегка покраснев, Саша кивнул. Отец, одобрительно цокнув языком, авторитетно произнес: