Она подошла к доске приказов. Собравшийся народ читал газету, молча и испуганно, как читают некролог о безвременно почившем товарище.
Она сразу же нашла то, что касалось ее, – крошечную заметку в самом низу газетного листа… в пятнадцати строках сообщалось, что разоблачен и арестован один из главарей троцкисто-бухаринской банды Косырев А. М.
Галю потряс резкий укол в груди… в первый раз в жизни она почувствовала, что у нее есть сердце.
* * *
– Это у нас что? – спросил сам себя начальник Главного управления театров при Народном комиссариате образования Кононыхин, сорокалетний мужчина со спокойными доброжелательными глазами и очень гладкими, никогда не знавшими физического труда, руками. – Это у нас репертуар. Залитован? А как же! Все чин чином! Залитован!
Он подписал несколько листов с репертуаром.
– Теперь смета! Виза финуправления есть? Есть! Подписываем! – он подписал смету. – А это что такое? – обрадовался он. – Неужели план идеологической, шефской и общественной работы театра? Он самый! И какой объемистый! – он взвесил в руке пачку листов. – Грамм семьсот, а то и восемьсот… идеологии будет! В прошлом году и на четыреста не тянуло! Порадовал! – похвалил он сидящего напротив Арсеньева.
– Актерский, утвержденный главным режиссером и директором театра, состав на репертуар следующего сезона, – прочел он заглавие следующего документа. – Это мы потом подпишем, – он отложил документ на дальний край большого, как у всех начальников, стола. – Славненько! Если так дальше пойдет, винти дырку для ордена… минимум «Знак Почета», а если удастся что-нибудь ударное сваять… о современной Красной армии, например, то и о «Трудовом Красном Знамени» можно помечтать… И для тебя, и для театра!
– Где взять?.. Ударное! – скорбно отозвался Арсеньев. – Пьес нет! Совсем! Никто пьес не пишет!
– Почему? – встревожился начальник.
– Невыгодно, – предположил Арсеньев. – За прозу больше платят, плюс потиражные немаленькие, можно еще инсценировку продать или в киносценарий переделать. А за пьесу раз заплатили… и все! Невыгодно! – повторил он.
– Возьмем на карандаш, – пообещал начальник, делая запись в своих бумагах. – Так мы советскую драматургию не создадим! А что Погодин? Движение есть?
– Договор подписал год назад. Аванс взял, – печально доложил главный режиссер.