Так вот, сегодня утром мама сидела на розовом стуле. В том месте, где она только что провела рукой по волосам, вопросительным знаком торчал седой локон. Остальные пряди, словно птицы с подбитыми крыльями, лежали у неё на плечах. Я уселся на яблочно-зелёного муравья. Так папа называл эти стулья – муравьи, потому что их сиденья со спинками напоминали ему муравьиные тельца. У нас они всех цветов радуги. Папа всегда занимал небесно-голубой.
– Пелле, знаешь, какой сегодня день? – спросила мама.
Из пепельницы рядом с ней поднимался столбик дыма. Раньше она не курила, начала только в последнее время. Гадкая привычка. Я замахал руками, разгоняя дым. От него в и так душной кухне дышать было ещё труднее. Казалось, в доме с каждым днём становилось всё меньше воздуха. Он будто бы делался всё мрачней и теснее, и от этого всё двигалось, как в замедленной съёмке. Я с нетерпением ждал лета, когда можно будет распахнуть окна и двери, когда запахнет травой, в саду зацветут маки и лютики, а в комнаты начнут то и дело залетать или заползать насекомые.
– Сегодня четверг. – Я подавил вздох. – Курение убивает.
– Жизнь тоже, – ответила мама. – И перестань уже, ладно? Я знаю, что это вредно. Знаю, что надо бросить. Но пока не могу.
– Что тут сложного? Нужно просто решиться.
Мама кивнула.
– Однажды решусь. Но не сейчас. – Она предостерегающе взглянула на меня. – Да, сегодня четверг. И это особенный день. Знаешь почему?
Во всяком случае, сегодня был не мой день рождения. Двенадцать мне исполнилось три месяца назад – первый день рождения, который мы отпраздновали без папы. Так же, как первое Рождество и первый Новый год. Папа даже собственный день рождения пропустил. И то, как я перешёл в среднюю школу. Хотя и там почти все одноклассники знали о папиной смерти. Многие учились со мной в начальной школе и были на похоронах.
Но что же тогда особенного в сегодняшнем дне? В школе ничего необычного не планировалось, разве что собирались объявить, какие роли кому достались в весеннем спектакле. Я надеялся, что мне роли не дадут. Ни малейшего желания выходить на сцену и петь у меня не было. Но участвовать должны были все: за это ставят зачёт.
Больше всего я хотел стать невидимкой. Чтобы никто не спрашивал, согласен ли я играть в школьном спектакле. Не мучил бы меня без конца вопросами: «Как у тебя дела? А у мамы?» Я мог бы целыми днями преспокойно наблюдать за Эвой, а она бы и не догадывалась. Мог бы ходить с ней в кино и по магазинам, смотреть, как она выбирает платья. Мог бы пойти к ней домой и любоваться тем, как она читает книгу или делает домашку. Будь я невидимкой, я бы бродил по всему свету, объехал бы места, где ещё никто не бывал. Отправился бы в Северную Америку на поиски НЛО, в 1950 году потерпевшего крушение в Розуэлле. Очень многие видели падение своими глазами, но им никто не поверил. Правительство спрятало летающую тарелку и тела девяти инопланетян где-то глубоко, там, где много подземных туннелей. И я мог бы по ним незаметно полазить. А ещё можно освободить животных из тесных клеток. Или повалить башню консервных банок в местном супермаркете. Хозяин разозлится и выстроит её заново. Но как только он поставит на верхушку последнюю банку, я снова всё опрокину. И так раз за разом, пока не надоест.