– Хотя, Серж, ты её знаешь, – продолжал радоваться хозяин дома, – а тебя, Николя, прошу познакомиться: моё сокровище – Евгения Андреевна урожденная княгиня Волховская. Не было случая тебя ей представить, ты же у нас всё жарким странам путешествуешь.
Николай Петрович галантно поклонился, поцеловал даме руку и вздохнул, пораженный в самое сердце её красотой. Нестеров начал было произносить цветистый комплимент, но супруга кузена, вдруг, вздрогнула и прошептала.
– А у вас кровь…
И все, как по команде уставились на загорелую руку Нестерова, где из ссадины, пересекающей белую полоску от недавно снятого кольца, сочилась кровь.
– Черт, этого мне еще только не хватало, – мысленно выругался Нестеров, быстро убрал руку за спину. От необходимых объяснений его спас протяжный скрип двери.
– Господа, – всплеснул руками хозяин усадьбы, стараясь изо всех сил сгладить случившуюся неловкость, – минуточку внимания: сам господин Хвостов почтил нас своим присутствием, так сказать, Пушкин местных окрестностей.
– А я не считаю господина Пушкина каким-то выдающимся поэтом, – густо покраснел учитель рисования, – манера стихосложения, так себе… не понимаю такого его возвышения после гибели на дуэли. Людская глупость всё это, извините меня, господа, разве может поэт писать о ногтях…
От литературной лекции слушателей спасло появление в передней еще одного человека. Когда Гомер уездного городка набрал полную грудь воздуха, чтобы отстаивать свои литературные пристрастия и клеймить позором покушавшихся на них, на пороге появился старик престранного вида в камзоле стародавних времен и в стоптанных валенках. Совершенно седая голова, глубокие морщины, изрезавшие, покрытый печеночными пятнами лоб и пронзительной черноты глаза, сверкнувшие из-под густых сивых бровей.
– Господа! – заволновался Бекасов. – Позвольте представить вам дядю моей Евгении – князя Георгия Семеновича Волховского. Он боевой генерала, герой войны и сейчас пишет мемуар.
Георгий Семенович, мельком и исподлобья глянул на гостей, остановил свой взор на поручике, с минуту пыхтел, а потом высказался скрипучим голосом.
– Что ж ты армию нашу позоришь? Оделся, как пугало огородное.
Зарайский встрепенулся от неожиданного выпада старика, перестал дрожать и подался вперед, схватившись на рукоятку черкесского кинжала.