Ульяна откинула полы своего пальто, приложила свою руку к своему животу и с благодарностью погибающей верной собаки у ног хозяина произнесла:
– Я благодарна вам Григорий Петрович за те мгновения счастья, которые я испытала с вами. Вы останетесь глубокой памятью во мне, как продолжатель моего рода.
Шатров смотрел на её живот, уже приметный подтверждением беременности и с радостью ребёнка от конфеты произнёс с удивлением:
– Это мне!? Вы хотите сказать, что беременны от меня?
– Пусть вас это не тревожит. Я прошу вас сохранить наши отношения в тайне, – гарью сожжённого моста ответила Ульяна.
Шатров загрустил, засунул руки в карманы шинели и нахохлившимся воробьём, с грустью, обидой мальчика, произнёс:
– У меня складывается впечатление, что вы меня использовали.
– Григорий Петрович, вас использует всё движение Белой гвардии, – отвечала, по родному, Ульяна. – Оставьте хотя бы частичку доброй памяти о себе для женщины, которая искренне к вам неравнодушна.
Шатров поцеловал её руку, сделал шаг по направлению к автомобилю, обернулся к Ульяне и всё ещё с надеждой, нежным голосом седого генерала произнёс:
– Ульяна, я всё равно люблю вас.
Эпизод 2
1920 год. Осень.
Бронепоезд Золотых погон стоял под парами на станционном разъезде. Белогвардейцы отступали после полного разгрома их войска отрядами Красной армии. Штабные суетились у генеральского вагона. Военные что-то таскали, перекладывали, занятые были все.
Полковник Сычёв под чьим руководством находился Копылов, суетился во главе состава бронепоезда и отдавал последние распоряжения. Копылова он оставил около пассажирского вагона в конце состава ожидать его жену с маленьким сыном, которых должен был доставить его денщик на повозке с ценным скарбом семьи.
После пассажирского вагона бронепоезда была прицеплена платформа, с установленным на ней орудием и Копылов прохаживался около неё. Напротив последних вагонов бронепоезда на песчаной насыпи стояли под расстрелом трое красноармейцев; Белобородов, мужик в годах, Хабаров, лет тридцати пяти, весь побитый и Антошин, молодой парень. Одежда на них была порвана, сапог на ногах не было. Гимнастёрки Красноармейцев были перепачканы запёкшейся кровью от полученных ран.
Напротив красноармейцев, шеренгой мялись солдаты новобранцы, примкнувшие к белогвардейскому движению по собственной воле; кто Красных не жаловал, кто по глупости убеждения влился в ряды Золотых погон.